Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

— Я предлагаю тебе союз.

— Для чего?

— Чтобы господствовать над миром.

— Разве мир нуждается в нашем господстве?

Рукосил оставил стул и отстранился.

— Придет время, — сказал он, — мы с тобой среди бела дня помрачим солнце.

— Пусть светит, — невольно улыбнулась Золотинка. — Зачем омрачать солнце? Пусть будет.

— По мановению твоей руки завоют хищные звери. Содрогнется гора, замутятся воды. Задует полуночный ветер, собирая грозовые тучи, и обрушится град, так что каждой льдиной зашибет корову. Не укроется от тебя золотая жила, залежи яшмы и нефрита. Ты увидишь сквозь стены все, что происходит в жилищах людей. Ты услышишь на расстоянии, ничто сокрытое не останется для тебя тайной. И придет время, пусть не сразу, ты взлетишь. Ты станешь летать простым побуждением летать.

— А вы? — с деланным простодушием спросила она. — Вы умеете летать?

Вопрос ему не понравился, он сухо ответил:

— Последний летающий человек разбился более трехсот лет назад.

— Хорошо. Допустим. Но как же мы будем овладевать миром? С чего начнем?

— С малого. Сначала ты возьмешь Юлия и вместе с ним власть над страной.

— А как же законный государь, отец Юлия Любомир Третий?

— Я сокращу срок правления Любомира, как только в этом возникнет надобность. Но ты начинаешь углубляться в частные и малозначащие подробности. Ты не сказала еще да!

— Но я говорю нет! — молвила она, глядя ясными глазами. Такими огромными на стриженой, голой как пятка голове с оттопыренными ушами.

Рукосил хрустнул пальцами. Потом он протяжно вздохнул, не разжимая сомкнутых губ, обошел Золотинку вокруг, наступая на разбросанное повсюду руно волос, и мягко опустился на кровать. Несколько помедлив, закинул на постель ногу и непринужденно откинулся, оставив другую ногу на полу.

— Почему же? Почему нет, когда очевидно да?

— Почему? Мне кажется, ваше предложение, если взять его в целом, мало понравилось бы Поплеве. И едва ли нашло бы одобрение Тучки. А летать… что ж, летать — да, хорошо! — Золотинка тоже вздохнула.

— Странный ответ, — протянул он, сдерживая себя. — Нелепый. И неумный. Кто такой Поплева, извини меня? Кто такой Тучка? Разве летописям известны мыслители с такими сомнительными именами? Чем они прославились? Зачем они, наконец? За-чем они? — проговорил он с нажимом.

— Я сказала нет, — повторила Золотинка. Она глянула на прикрытое занавеской окно, намечая путь к бегству.

— Смело, — молвил Рукосил с невольной дрожью в голосе, и дрожь эта удивила ее. — Ну что же, смелость твоя имеет основания. Я не могу тебя уничтожить, только что породив. Не готов к этому. Ядам тебе время одуматься, потому что… потому что… — голос дрогнул, и он не закончил.

Но Золотинка глянула и прочитала в его глазах:

— …Потому что на сердце моем непостижимая тяжесть и в груди стеснение.

Глаза у него были страдающие. Потом он поморщился, как от зубной боли, и резко поднялся.

— Провожу тебя на корабль принцессы, и по дороге придумаем объяснение для несчастного происшествия со стрижкой. А к разговору мы вернемся, как только у тебя появится, что сказать. Я не тороплюсь и не тороплю тебя. Пока нужно просто выспаться. Просто очухаться, — добавил он с неискренней улыбкой.

Золотинка тоже поднялась. И оказалось, что она встала для того, чтобы очутиться в объятиях Рукосила. Он цепко ее обнял, прижимая к себе всем телом, и сразу осыпал поцелуями — куда пришлось, в ухо, в висок, в шею, потому что она извивалась. Сопротивление ее стало отчаянным и грубым, как только она осознала, что в действительности происходит. Она отбивалась локтями, кулаком, готова была кусаться, впадая в бешенство, и все равно в ужасном, унизительном бессилии не могла одолеть пробужденной мужской силы, тоже яростной.

Рукосил оскорбился. Внезапно он отшвырнул девушку, раздувая ноздри.

И кажется, едва удержался от грязного слова.

— Не надо провожать! — воскликнула Золотинка, сверкая глазами. — Я ухожу. Совсем.

Она распахнула оконную занавеску во всю ширь — небо обнажилось светом. По застылой, еще совсем ночной воде расходящейся полосой тянулась взбитая веслами рябь; мерный, как вздохи, слышался скрип уключин. Над каменистым яром по левому берегу Белой, осиянная солнцем, горела вершина скалы. Утреннее солнце всходило позади гор и потому обращенные к реке увалы и самый плес лежали в нетронутой тени.

Золотинка не мешкала. Одним взглядом охватила она это дивное зрелище и нырнула в оконный проем, перекинувшись животом через опору, так что чародей только-только не получил ногами в лицо. Плюхнулась она довольно неловко, а когда всплыла, обнаружила резную корму насада далеко от себя, саженях уже в пятнадцати. Рукосил глядел, высунувшись из окна по пояс.

Снизу по реке выгребал другой корабль, ряды длинных весел широко забирали по сторонам, а намокшая одежда стесняла движения. Нужно было поспешать, чтобы не попасть под весло.

Золотинка выбрала правый берег, здесь более пологий, чем левый, и через малую долю часа выбралась по осклизлым камням на сушу. Отжать одежду можно было в укромном распадке; тут Золотинка дождалась, когда пройдет караван. Потом пробралась на коленях в колючие заросли, растянулась на траве и без единой мысли уснула.

Солнце стояло высоко, когда Золотинка очнулась. Низкий терновник не давал тени, от жаркой духоты разламывалась голова. Но только совсем уж продравши глаза, она осознала, что разбита болезнью. Тягучие расслабленные ощущения трудно было объяснить солнечным ударом и жарой. Скорее уж огневица или моровая язва, как описывают их врачебные сочинения. Но чума, откуда ей взяться?

Непривычно жесткий затылок разве что не потрескивал под рукой. Ничего не хотелось. Все ж таки, хоть и не сразу, пришлось сесть и осмотреться. Высоко в небе парили немногим крупнее точки орлы. Если это были Рукосиловы соглядатаи, высоко же они забрались. В кустах шебуршилась и посвистывала всякая мелкая птаха, слишком суетливая и бестолковая, чтобы она заслуживала внимания.

А на реке — Золотинка встала — выгребали вверх по течению сечевики, два струга человек по тридцать. Полуголые, в ярких шапках гребцы. Не слышно было песен и громких разговоров, даже скрип уключин едва различался — они чуяли великокняжеские суда и держались настороже. Берега, похоже, их не особенно занимали, здесь они не ждали добычи. В этом глухом краю оседлого населения, считай что, не было — сечевики не позволяли распахивать землю и потому удерживали свою зыбкую власть на десятки и сотни верст окрест.

Золотинка отправилась искать ручей. Широкая ложбина, сплошь заросшая тальником, глубоко вдавалась тут в берег и, незаметно поднимаясь, переходила в лесистые нагорья. Ручьи сбегали повсюду, и скоро она услышала легкое журчание: мелкая быстрая речка струилась между камней.