Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Пошли. Впереди шагал однорукий факельщик. Следом горбатый короткоголовый остолоп с поросшей вдоль хребта гривой: он нес на руках Лжевидохина и сипел от усердия — грузный старик тянул, как никак, пудов на восемь. И далее уже, впритык к гривастому, буро-зеленый обалдуй волочил сбившихся с шагу девчонок, одна из которых беспрестанно причитала.

И, наконец, несколько отставший Порывай, неизвестно что вобравший себе в голову медный человек. Который не повиновался теперь никому, не имел никакой воли и однако же, к безмерному удивлению чародея, вышел из неподвижности.

Порывай заметно отставал и скоро потерялся за поворотами, извещая о себе приглушенным скрипом. Похоже, он неуклонно повторял проделанный беглецами путь. В бездумном упорстве болвана и заключался ужас, нечто такое, что выводило Лжевидохина из себя, лишая его мужества. К тому же чародей забывался и временами переставал понимать, что происходит. Едулопы тащились тогда без всякого руководства, наугад и, попавши в тупик, останавливались.

В момент просветления Лжевидохин велел свернуть в затопленный подвал, где вода достигла девчонкам до пояса, отчего одна из них плаксиво заверещала, что не умеет плавать и что с нее довольно — пусть они ищут себе другую дуру.

Под водой обнаружились ступеньки, и, следуя указаниям оборотня, едулоп отомкнул тяжелую железную дверь, прикрытую с той стороны коверным пологом. Вся орда попала в длинный проход, с левой стороны которого тянулись полукруглые окна, выходившие на запад, в пропасть. С правого боку окнам противостоял ряд тяжеловесных каменных изваяний. Это был уже, очевидно, дворец, одно из нижних помещений Старых палат.

Дверь по распоряжению Лжевидохина снова заперли. К несчастью, оборотень не успел сообщить едулопам дальнейший замысел и обомлел, прикрыв глаза. В ярком дневном свете серое лицо его гляделось мертвенной маской с проваленными щеками и чрезмерно выпуклым, твердым лбом.

Едулопы топтались, не получая распоряжений. Однорукий факельщик держал торчком обгорелую палку, она чадила, горячая смола капала на пол. Другой обалдуй, с путаной гривой, изнемогал под тяжестью хрипевшего старика: по бурозеленой роже катился пот, носильщик пошатывался. Рослый балбес, который держал девушек, тупо глазел на мучения сородича. Едулопы безмолвствовали, не имея ни малейшей потребности обменяться мнениями.

Девчонки, которые нет-нет да и поглядывали друг на друга, презрительно фыркали при виде своего изнуренного и ободранного подобия. Обе подрагивали, переступая занемевшими ногами по ледяному полу.

— А если старый хрен даст дуба, — прошептала одна из Золотинок, обращаясь к напарнице наискось, по касательной, — слушай, я говорю, если откинет копыта… с него станется!., так эти твари, они нас сожрут, а?

Вторая Золотинка только хмыкнула: сожрут и поделом!

Прохваченный сердечной болью, оборотень застонал, слабо ворочаясь, и говорливая Золотинка испуганно на него покосилась.

— Брось! — взвинчено сказала она подруге. — Что толку дуться, когда нам обеим крышка, ты ж видишь… Как бы мы между собой ни ссорились, у нас с тобой много общего.

Тут они глянули друг на друга, словно пораженные справедливостью последнего соображения.

— Думаешь, я сама что-нибудь понимаю? — горячо продолжала говорливая. — Зачем это все старому хрычу понадобилось?.. Мне это не надо, во всяком случае. Мне и своего хватало… И слушай, в животе у тебя пусто. Ты когда ела? Так жрать хочется…

Слово «жрать» неизбежно обратило ее пугливый взор на плотоядную рожу балбеса — Золотинка осеклась. Верно, была она не только говорлива, обидчива и великодушна, но и чрезвычайно впечатлительна. А более всего непоследовательна. Страх смыкал ей уста, и страх понуждал говорить, молоть языком, не заботясь, куда вывезет.

— Ты такая тощая, слушай, — отметила она, имея, однако, в виду, свои собственные, недавно доставшиеся ей стати, — а икры… как у крестьянской бабы. Что ты молчишь?.. — начала она и вдруг переменилась, в розовом обгоревшем лице ее проглянуло нечто мечтательное: — Слушай, а это правда?.. Что хозяин говорит насчет наследника?.. Что у тебя с Юлием, а? Скажи по совести?

— Заткнись! — прошипела вдруг Золотинка с такой внезапной, непримиримой злобой, что говорливое подобие ее не в шутку оскорбилось и замкнулось.

Жутко бухнула дверь.

До нутра прошибленные громовым раскатом, словно оказались они внутри гудящего колокола, обе Золотинки обмерли. И новый удар последовал после неспешного промежутка.

— Порывай! — сорвалась в крик Золотинка. — Рукосил здесь! Спаси меня!

Легкая заминка означала, что Порывай слушал… И снова принялся за сокрушительную работу, самая размеренность которой свидетельствовала о неколебимом упорстве. В полнейшей растерянности металась взглядом Зимка-Золотинка, позабывшая с испугу о спасительном сходстве со взывающей к Порываю подругой. Мутно очнулся Лжевидохин. А едулопы — сытые животные! — вздрагивали и слегка косились на ходившую ходуном дверь.

— Хозяин! — Зимка сделала шаг, но едулоп жестоко ее оборвал, дернул за руку так, что девушка едва устояла на ногах и умолкла.

Сыпалась каменная крошка.

— Порывай! — истошно вскричала тогда Зимка не своим голосом, то есть Золотинкиным. — Стой, Порывай, подожди! Они подсунули меня под дверь, связали и бросили!

— Неправда! — возопила Золотинка.

— Ничему не верь, не слушай! — подхватила Лжезолотинка тем же самым, без малейших отличий голосом. — Обвалишь на меня дверь!

Порывай приостановился.

— Я Золотинка, ломай! — надсаживалась Золотинка при равнодушном попустительстве едулопа.

— Не жалко, пусть! Вали на меня! Пусть я погибну, только никому не верь! — голосила Лжезолотинка.

При таком поразительном единодушии соперничающих между собой одинаковыми голосами Золотинок у медного болвана, и без того свихнувшегося, ум за разум зашел, он отвечал исполненной глухого недоумения тишиной. Еще громыхнул — не в полную силу — остановился. Потом за дверью послышалось томительной поскрипывание…

Истукан удалялся, хлюпала вода.

— Порывай! — вскричала Золотинка в отчаянии. И Зимка, полное Золотинкино подобие, заехала ей по губам ладонью — девушки сцепились, имея возможность пинаться ногами и поражать друг друга одной рукой.

Конец безобразной схватке положил несколько пришедший в себя Лжевидохин. Он прохрипел что-то вроде: цыц! А угрюмый зеленый балбес, что держал девушек, исполнил приказ в меру своего разумения: перехватил обеих за шиворот и так хлопнул друг о друга, что две Золотинки разом на некоторое время утратили дар речи и понятие о пространстве. Так что едулоп, покончив с основным недоразумением, вздернул их на ноги, чтобы возвратить к первоначальному положению.