Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

— Докажи, — отозвалась Зимка, ухватившись за возможность помолчать и послушать. Склонив голову, деланно нахмурившись, она слушала так, словно пересчитывала и оприходовала давно известные ей обстоятельства. Как она болела в палатке у скоморохов, а Лепель (Зимка припомнила, что это было имя скомороха) сидел там-то и насвистывал то-то — бродяга принимался насвистывать. Беспокойно поглядывая на толпенскую сторону реки и на мост, где стояли Юлий, Нута и Святополк, Зимка успела узнать немало любопытного (и весьма полезного для себя) о событиях в Каменце, о Золотинке. Наконец открылось и то, из-за чего беспокоился этот странный парень с многодневной щетиной на щеках: захваченный Рукосилом в Каменце, он попал в темницу, а на его месте потешным царем праздника на свадьбе Нуты и Юлия очутился оборотень — как приманка для Золотинки.

— Короче, — оборвала парня Зимка и оглянулась на дальний берег реки, где великокняжеская стража занимала подходы к мосту.

Удивительно, что старый знакомый Золотинки, не слишком обремененный приличиями шут, потерялся, наткнувшись на резкое слово. Загорелые щеки его потемнели, а веселый блеск глаз, наоборот, потух.

— Короче, — юноша помрачнел, — в общем… освободили меня пигалики, когда начался потоп. Они хозяйничали по всему замку.

— А Рукосил? Что с ним? — быстро спросила Зимка и отвернулась, не совладав ни с голосом, ни с лицом.

— Пигалики его упустили. Не до того было — не могли остановить потоп, — скучающе пожал плечами Лепель. — Как они утверждают, на вершине горы ты раскупорила море. То есть сначала ты пигаликов сожгла, а потом затопила. Так что трудолюбивые жители гор передают тебе привет.

— Но Рукосил? Ложный Видохин, что с ним?

— Ушел.

Значит, совершивший Зимкино превращение чародей ускользнул и возможно, жив по сию пору, — и остается, следовательно, хозяином ее судьбы, соучастником ее будущего успеха… владельцем этого успеха, которым он сможет распоряжаться, нисколько не сообразуясь с ее самонадеянными мечтаниями. Это известие огорошило Зимку. Она облизнула губы, по-простецки утерлась ладонью и сказала еще:

— Как ушел? Совсем?

— Нет, частично остался, — грубо отрезал Лепель, но тут же устыдился резкости, потому что тревога Золотинки представлялась ему вполне оправданной. — Леший его знает, как ушел. Пигалики были не настолько словоохотливы, чтобы посвящать меня в подробности. Буян только… Знаешь Буяна? — неожиданно спросил он, и Зимка кивнула (что ей еще оставалось?) — Буян велел передать, что помнит о соглашении и они делают все возможное. Но пока ничего. Скажи ей, пока ничего, она поймет. Вот были его слова.

— Хорошо, — заторопилась Зимка, опасаясь неудобных вопросов, ибо понятия не имела, о каком соглашении идет речь. — Что ты собираешься делать?

Он глянул искоса, с насмешливым любопытством, но Зимке было не до тонкостей. Она выгребла из кошелька несколько червонцев, которые юноша принял без смущения и даже без благодарности.

— Пойду в столицу, — молвил он, взвешивая в горсти наличность. — Сначала постригусь, потом куплю волынку.

— Как знаешь, — не дослушала Зимка. — Прощай. — И повернулась спиной.

На том берегу реки между спешившимися латниками отсвечивал шитый золотом кафтан государя, различались синее платье и темная накидка государыни. Их нетрудно было найти по сутолоке в толпе придворных, теснившихся возле царственной четы. Еще дальше опустевшие кареты, съехав с дороги, поворачивали на обманчивую зелень луга и крепко вязли.

Что и говорить, место родственного свидания государевы советники выбрали не самое лучшее. Любомир поглядывал по сторонам не без досады, воображая себе лихой налет спрятанной неведомо где конницы, которой ничего не стоило бы опрокинуть в болото застрявшие кареты и потоптать блестящее собрание слованских вельмож и дам. Окруженный толпой приближенных, он мешкал в полуста шагах от поджидавших его на мосту сына и снохи.

Юлий застыл у решетки, ухватившись за перекладину, Нута жалась к мужу, а Святополк перебирал четки. За спиной их образовалась пустота, и Золотинка, миновав охрану, остановилась на полпути: от общей толпы оторвалась и к Шереметам, природным слованским князьям, не решилась присоединиться. Она подвинула тяжелый изумруд, который неприятно холодил грудь, взметнула раз-другой волосы, сделала шаг — и не посмела… осталась в одиночестве.

— Ну, здравствуй, сынок! — молвил Любомир за три шага до решетки. — Вот, получается, мы с тобой встретились. — Взгляд его опустился на засов. — Хорошо. А то все не получалось, — он развел руками.

Нута, прижавшись к мужу, жадно вглядывалась в новых родственников. Она достаточно много слышала о великой волшебнице Милице, чтобы ожидать чего-то необыкновенного, и все равно уставилась на прекрасную, словно сама юность, женщину со смешанным чувством недоверия и тревоги, к которому примешивалось ощущение собственной ничтожности. И как же было не обмануться безупречными чертами несколько удлиненного, изящно, мягко обрисованного лица? Как же можно было не обмануться этой краденой красой, краденым — о чем вся страна знала! — обличьем? Нечто унылое в облике Любомира, его голое, словно обваренное, лицо с выбритыми висками и провисшим носом свидетельствовали, что старый государь обманулся и вполне это сознает. Глядел он ехидно и недобро, но как-то безнадежно, не заблуждаясь и насчет себя, очевидно. Словно хотел сказать: да, вот я — старый дурак, но и вы не лучше; хотел бы я посмотреть, как вы перед ней устоите!

Среди детей, четырех девочек разного возраста, Нута сразу признала Лебедь, младшую сестру Юлия, славную девушку с немного нечистым от преходящих прыщиков лицом и внимательным спокойным взором. Лебедь чудно укладывала волосы, и Нута приглядывалась к ее прическе, стараясь запомнить, — наверное же, сестра знала, что нравится брату! Волосы она заплетала вкруг головы, выпуская по сторонам вольные пряди; и будто сама собой пристроилась возле ушка простенькая зеленая веточка. Три другие девочки, очень похожие и одинаково одетые, держались настороженно и скромно. Не видно было, чтобы они чувствовали себя избалованными дочерьми великих государей.

Взволнованная Нута плохо понимала, что говорили друг другу Юлий и Любомир, и с болью замечала только, что разговор выходит какой-то нервозный, отрывистый. А Милица, оставаясь в стороне, смущала ее пытливым взглядом… и вдруг вмешалась в мужскую беседу:

— Да посмотрите вы на нее! — звонко воскликнула великая княгиня, указывая на Нуту. — Что за душка! Любомир, глянь, какая лапушка! Для чего мы сюда приехали? Посмотри!

Мужчины смолкли, недовольные друг другом, равно как и Милицей, но она, своевольная красавица, не унималась.