Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Костры выдали табор миродеров, а борьба за женщину лишила их бдительности. Конные дворяне великий княгини имели время собраться и обложить табор с тем, чтоб уж не выпустить никого. Удар был направлен со стороны полого переходящих в дол низовий оврага, отсюда витязи погнали толпу вверх, на костры, в теснину. Если что и спасло потерявших голову бродяг от внезапного и полного избиения, так это ночь. Мчалась всеми забытая Нута. Общей кучей налетели они на костер, прорвались через огонь, растоптали другой, рассыпая угли, сбивая друг друга с ног, опрокидывая какие-то шалаши и колья.

Верховья оврага, куда загнали толпу, разделялись узкими крутыми теснинами, люди карабкались по осыпям, цепляясь за что попало и друг другу мешая. Но и всадники не могли развернуться, сбились кучей, задержанные глубоким высохшим руслом, где недолго было лошади оступиться. Витязи спешивались, рубили отставших и добивали раненых, не различая мужчин, женщин, детей. Нута оказалась в самой давке и даже впереди других, но упала, стащили ее с кручи и еще опрокинули — едва успела подняться. Она вопила вместе со всеми «мама» — по-мессалонски.

Влажный воздух ночи шибал пылью и кровью, раздавался отчаянный мат, богохульства, исступленные мольбы и призывы к богу — все мешалось, уравниваясь смертью. От стонов впору было оглохнуть. От хруста костей и хлюпанья крови мутился разум. Падающими телами сотрясалась земля, осыпался песок и камни, и наконец — полыхнуло.

По краю обрыва пробежала огненная трещина, дохнуло гарью, и оттуда, из озаренных багровым жаром недр, поднялись, на глазах разрастаясь, каменные зубцы, в которых можно было узнать забрало крепостной стены.

Бойня остановилась. Рассыпанные по крутым склонам оборванцы посыпались вниз, напирая на товарищей, которые вынуждены были отступать под ноги играющих лошадей и мечи витязей, но и те пятились, охваченные необоримым ужасом. Уцепившись за жесткие стебли бурьяна, Нута удерживалась от падения, она поднялась на колени и не отрывала взора от величественного и дикого зрелища.

Блуждающий дворец. Вот как это называли по всей Словании. Манящая и губительная тайна, рожденная неведомой силой западня. Необъяснимая гримаса мироздания, влекущая за собой всеобщее смятение умов, неясные ожидания чуда и перемен. Прорвавшийся нарыв больной земли.

Нута глядела, стесняющий сердце восторг охватывал ее, наполняя немыми желаниями, потребностью действовать или кричать.

Неровно обломанная по краям стена из крупных каменных плит поднималась все выше, меняясь и выпуская из себя поперечные связи, которые приобретали очертания новых стен, складывались в неясные еще строения с обнаженным нутром: начинались ведущие в никуда лестницы, прорезались проемы и двери, колыхалась подвешенная в пустоте занавесь. Внезапно обрушился грохот, посыпалась черепица начерно и неверно поставленной крыши. Крыша развалилась, едва обозначившись, осколки битых черепиц и целые плитки катились по откосу, быстро съеживаясь, испаряясь, как исчезающие на солнце градины. Крепость росла вверх — появилась громоздкая четырехугольная башня, круглые башенки при ней, бойницы и окна, и крепость продолжала сползать, распространяясь в стороны, пуская из себя могучие корни каменных оснований. С тяжелым гулом камнепада скатилась и поползла вниз лестница из грубых ступеней, заворачиваясь наверху, она исчезала где-то во внутренностях блуждающего дворца.

Достаточно было теперь протянуть руку, чтобы коснуться ступени. Нута решилась… и отдернула руку, ожидая немедленной расплаты за дерзость… Ничего не произошло, камень не провалился под пальцами, обнаруживая свою обманчивую колдовскую сущность.

Тогда она перебралась на лестницу и поднялась во весь рост, сразу заметная затаившимся всюду толпам. Озаренные подземным жаром стены распространяли вокруг свет, похожий на закатные сумерки. Нута видела застывших в оторопелом изумлении бродяг, тела убитых в бурьяне и темные груды всадников дальше по оврагу — они терялись в глубинах ночи.

— Чего же еще ждать? — вскричала Нута. — Чего нам бояться? Идите за мной, укроемся во дворце!

Не дожидаясь отклика, маленькая женщина в изорванном платьице встряхнула черными, как гарь, волосами вкруг воспаленного зарей личика и побежала по лестнице вверх, легко пересчитывая ступени крошечными детскими башмачками.

— Бей! — вскричал кто-то из витязей, спохватившись. — Уйдут!

Все пришло в движение, одни устремились вверх под стены, перебегали по осыпям к лестнице, другие хватились за мечи.

— Скорее! Спасайтесь! — кричала Нута, еще не зная, куда приведут ее круто поворачивающие ступеньки.

Она очутилась перед полукруглой дверью, окованной толстыми железными полосами, дернула раз-другой и навалилась плечом — петли заскрипели.

Первый, жадный взгляд в неведомое открыл Нуте просторные, залитые светом сени с двойной мраморной лестницей и стенами наборного камня, буйство цветных ковров и россыпи драгоценных безделушек. Роскошь внутренних покоев находилась в разительном противоречии с суровым обликом крепостных стен и башен, которые явились из недр разбуженной земли.

Ударивший из глубин дворца свет рисовал маленькую женщину на пороге неведомого чертами пронзительной противоположности, противоречием огня и тьмы, сияющего лица и черноты отброшенных в тень волос. Эта раздвоенность несла в себе насилие последнего шага… Однако, какой бы страх ни остановил женщину на пороге, беглецам уж некогда было колебаться: сзади, там где извивы грубой каменной лестницы без перил терялись в сумерках оврага, наседали витязи. Народ облепил плохо прилаженную к откосу лестницу. Нута ступила в свет — и лестница за ее спиной треснула. Она обернулась и увидела, как бежавший впереди всех парень с намотанной вкруг головы тряпкой напрасно цапнул воздух — чуть-чуть не хватил он обломанный вдоль порог.

Нута стояла тут же, по другую сторону разделившей их трещины. Она бросилась на колени и поймала протянутую руку парня по тому мгновенному побуждению, которое рождается не сейчас, а вызревает всей прошлой жизнью. Чудом зацепилась она за выступ дверного косяка, чтобы повисший над провалом парень не сдернул ее в пропасть. Нута держала косяк из последних сил, пальцы разжимались, она стискивала зубы и жмурилась, изнемогая. А снизу вверх по обломившейся лестнице карабкались в остервенелом отчаянии люди: каждый пытался ухватиться за тоненькую руку женщины.

В глазах темнело, суставы напряглись, готовые лопнуть, пальцы немели, и Нута, уже погибая, почувствовала вдруг, что вытягивает… тянет, че-ерт по-бе-ри, косо зависшего над провалом мужика — поднимает вместе с облепившими его, сатанеющими от страха людьми. Страдая каждой косточкой и каждой мышцей, окаменев рукой, поясницей, шеей, она не имела сил еще и удивляться и только отметила краем глаза, что поднимает-таки лестницу с десятками мужчин и женщин, с напирающими на дальнем краю витязями. Так! Лестница поддавалась, медленно, но заметно скользила по осыпи вверх, обломанный конец ее сближался с порогом.