Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

— Вот так вот! — молвила она со вздохом, поглаживая собаку Юлия. Как-то ведь псина нашла пигалика в глухомани, ткнулась, понурившись, слюнявой мордой в лицо. — Ладно, не убивайся, — сказала псу Золотинка, — ты здесь и вовсе ни при чем.

На порядочной лесной дороге, где можно было отыскать даже следы телег, пес забежал вперед и потрусил в десятке шагов, оглядываясь. По-хорошему следовало бы отослать его обратно к Юлию, но Золотинка тянула, смутно ощущая, что, когда убежит пес, оборвется последняя связь… и надежда на связь с Юлием.

В глубоком нравственном потрясении Золотинка шагала за собакой и скоро перестала понимать дорогу, словно махнула на все рукой. Разъезженный путь неведомо где и как обратился в тропинку, едва намеченную в непроходимом с виду буреломе. И вдруг за поворотом совсем неожиданно открылись строения одинокой заимки.

Длинная поземная изба и расставленные вокруг двора четырехугольной крепостью службы под такими же тесовыми кровлями. Промежутки между глухими стенами построек перекрывал серый от времени тын из высоких кольев. Собака Юлия, призывно оглядываясь, вбежала через открытые ворота на безлюдный заросший травой двор, где стояли возле колодца запряженные лошадью дрожки, и вскочила на крыльцо.

— Сюда? — спросила Золотинка с сомнением, только сейчас сообразив, что чуткий пес преподносит ей какое-то свое, по-собачьи разумеемое утешение. Мысль о бесполезности всяческих утешений снова затронула в ее душе что-то болезненное. Она вошла во двор, открыто пренебрегая предостерегающим урчанием сторожевой овчарки на цепи.

Нигде не видно было человека, в раскрытом настежь овине пусто. Лошадь в дрожках, опустив голову, жевала овес из мешка, подвешенного прямо под мордой. Так кормят на ходу заезжие, второпях, путники. И однако у крыльца на маленькой ухоженной грядке росли синие ирисы и золотые шары. Цветы… цветы внушали доверие.

Легонечко стукнув в дверь дома, она очутилась в низкой, но просторной горнице с громадной печью сразу у входа и подвесными полками через все помещение. Крошечные оконца оставляли жару и блеск полудня за стенами, но все же было достаточно света, чтобы Золотинка оторопело остановилась.

За покрытым скатертью столом посреди горницы сидел Юлий.

А слева, ближе к Золотинке, сторожил ее взглядом острых маленьких глаз на щекастом бритом лице дородный человек, похожий на сельского приказчика или помещика средней руки. Пастух сидел, помещик стоял и, значит, господином тут все ж таки был наряженный пастухом Юлий, а этот, второй, — приказчик. Руку он положил на меч, словно бы невзначай. Стрижен он был по-крестьянски, в скобку, а платье господское.

— Спокойнее! — сказал приказчик и, оставив меч, взял Золотинку за шиворот.

Чего она и опасалась с самого начала.

— Вы душите! — просипела Золотинка.

— Выкладывай все и поживее! — возразил приказчик, встряхнув пленника чуть осторожнее. — А то у меня есть средство!

— Какое? — спросила Золотинка, пользуясь возможностью перевести разговор в спокойное и разумное русло.

— Муравейник.

— Зачем муравейник? — Золотинка, сколько это было возможно в полузадушенном и полуподвешенном положении, покосилась на Юлия, ожидая найти в нем сочувствие. Напрасно — он глядел настороженно и внимательно, словно не доверял обоим.

— Зачем ты бежал? — спросил приказчик.

— Я сам пришел, зачем же хватать? Это обидно, в конце концов! — сказала Золотинка.

Неожиданный довод — что обидно — подействовал, как ни странно, на хваткого малого. Он выпустил ворот, но отступил к двери, имея в виду отрезать пути к бегству — звякнул засов.

— Ладно. Выкладывай. Только живее, времени у меня мало. А у тебя еще меньше. Можешь считать, что у тебя его совсем нету.

Колкие глазки приказчика в припухлых веках ничуть не смягчились, но Золотинка не боялась этого человека. Не научившись еще читать мысли, она, однако, безошибочно чуяла дух настроений и страстей и, конечно же, способна была отличить настоящую угрозу от запугивания — разный у них запах. Сколько бы толстяк ни сердился, она угадывала в глубинах его натуры нечто по-настоящему основательное и неспешное, нечто такое, что всегда удержит его от скоропалительной, не помнящей себя жестокости.

— Послушайте, — сказала она, — вы поймете, почему я бежала… ну, бежал, все равно, вы поймете это, когда узнаете, кто я такая на самом деле. Я не пигалик… Я хочу поговорить с Юлием. Оставьте нас! — решилась она вдруг.

— С каким Юлием? — деланно удивился приказчик.

— С тем свинопасом, который сидит за столом, когда вы стоите.

Надо отдать должное верному малому, он сделал что мог, чтобы не выдать смущения. Но это было и все, что ему удалось, возражения замерли у него на устах… промолчал.

Золотинка ступила к столу на середину горницы. Расстегнутый ворот белой рубахи Юлия открывал темную от крепкого загара грудь; встрепанные беготней волосы придавали ему дикий, простонародный вид, но этот взгляд… сведенные брови. Что-то болезненное угадывалось за этим взглядом — загнанная на задворки сознания, но никогда не оставляющая тоска.

— А знаешь, тебе совсем не идет борода, — сказала она с вымученной небрежностью.

Юлий никак не откликнулся.

— Мой хлопец не понимает чужих. Он дурачок, — заметил тот, кто наблюдал за свиданием.

Истина забрезжила в ее уме, она ступила ближе, наткнулась взглядом на край стола, который приходился ей чуть ниже подбородка, и опомнилась: каким смешным, нестоящим существом представляется она ему сейчас… Юлий поднялся. Прежде она не думала, что он окажется таким большим. Его великанский рост унижал ее ощущением неодолимого расстояния.

— Вы действительно друг Юлия? — беспомощно обернулась она к приказчику. — Могу я говорить все? Это опять тарабарщина? Да?

Он пожал плечами, как человек, который уклоняется от ответа, но Золотинке довольно было и этого. Она обошла стол, преграждая Юлию путь к выходу и тронула его за руку:

— Юлий! Я — Золотинка! Я и есть Золотинка, заколдованная Золотинка.

В лице его, где твердо сложенный рот и напряженные у переносицы брови образовали такой знакомый, привычный склад, ничего не изменилось. Помедлив, юноша оттолкнул руку пигалика и сделал попытку миновать его, чтобы покинуть горницу. Мысли его оставались там, где ждала его встревоженная, ничего по-прежнему не ведающая Золотинка — на солнечной полянке.

— Остановите его! — горячечно заговорила Золотинка, обращаясь за помощью к приказчику. — Я действительно Золотинка. Я — волшебница. Если он впал в тарабарщину… не первый раз, однажды я уже вылечила Юлия. Как вас зовут?

— Обрюта, — ответил тот, оказывая ей ровно столько доверия, сколько оправдывали обстоятельства.