Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

Моросил дождь, мокрая мостовая смотровой площадки холодила ноги. Это был не балкон даже — огражденная и обихоженная крыша какой-то пристройки в виде неправильного четырехугольника. На многие версты вокруг открывались окрестности, хмурые леса и взгорья. Заросли едулопов у подножия крепостного холма влажно блестели жестяными листьями.

Перейдя на другую сторону, Золотинка увидела дорогу, палаточный городок заставы. А внизу, на склонах холма, с пол сотни пеших и конных. Она признала носилки и столпника в серых одеждах — тот лежал пластом, ослабевший от истощения. Где-то рядом следовало, по видимости, искать и Замора. Он, получается, столковался с искателями или, может быть, отнял у них отшельника силой без всяких хитростей. Искателей, во всяком случае, к дворцу не подпускали, их нигде не было видно, а люди Замора явились всем скопом, на заставе, надо думать, осталась только стража.

Восемь человек при мечах подняли носилки с безразлично возлежащим на них праведником и после нескольких шагов приостановились. Причиной новой задержки служило, по видимости, скрытое от Золотинки происшествие: люди Замора смотрели не на отшельника, а в сторону дворца.

— Приветствую вас в благословенном месте! — донесся среди молчания голос.

— Голочел, это вы? — удивился Замор, выступая вперед.

— Кто же еще?

— Я не это хотел сказать. Рад, что вы живы. И проживете еще сто лет, потому что мы уже вас похоронили.

— Поднимайтесь ко мне, ваша милость. Обещаю полнейшую неприкосновенность. Я тут как дома.

— А кто это с вами? — уклонился от предложения Замор.

— Девушка необыкновенных достоинств. То есть она безумно меня любит… Любишь меня, Селина?

Ответа Золотинка не разобрала, но, верно, он был.

— Где ваши люди? — продолжал допрашивать Замор.

— Не будем их поминать, ваша милость. Они оказались слабаки. Поднимайтесь, Замор, поднимайтесь. Вы промокнете, сейчас хлынет, посмотрите на небо.

Судья, облаченный в свое излюбленное зеленое полукафтанье, обвел глазами низко просевшие, набухшие облака… Однако он колебался.

— Голочел, — крикнул один из носильщиков, — почему вас так долго не было? Мы заждались.

— Разве долго? Это было упоительное мгновение. Всё, что говорят о блуждающих дворцах, — правда.

— Всё? — вмешался Замор.

— Всё до последнего слова. Поднимайтесь, сейчас хлынет: вон катится валом пена дождя, что-то страшное. Сейчас, сейчас грянет буря. А здесь тепло и сухо. Бочки золота, питья и жратвы — подавись. Баба, правда, только одна. Да и та влюбленная.

Ливень еще не хлынул, но резкие порыва ветра с завыванием несли сорванную с деревьев листву и мусор, взлохмаченные ветром заросли едулопов изгибались волнами и пронзительно, до оглушения дребезжали. Люди отворачивали лица и, переступая, чтобы устоять, заворачивались в рвущиеся из рук плащи. Рубаха и портки отшельника на носилках промокли и потемнели. А тесно обступившие судью приспешники, склоняясь друг к другу, кричали, чтобы донести возникшие у них соображения.

С грохотом, стеной подступал ливень. Судья Замор оглянулся и махнул рукой. Носильщики устремились на крутую лестницу без перил, которая вела на нижнюю, обводную стену крепости. Несколько раз едва не опрокинули они в спешке обреченно скользящего по мокрому ложу отшельника — и полого брошенный над землей ливень ударил жестокой сечкой, все замутилось и исчезло во взбаламученной мгле. Последнее, что увидела Золотинка, подаваясь назад к распахнутой с громовым ударом двери, — Замор взбежал на залитые водой ступеньки и ухватился за край носилок, вверяя себя покровительству святого.

Едва Золотинка оторвалась от высокого ограждения, как ощутила силу бури. Пронизанный водой ветер подхватил ее, выдернул из-под ног опору, с обомлевшим сердцем она ощутила свое ничтожество, неизмеримую малость своего существования в безмерной бездне вселенной. Жестокий порыв нес ее в кромешном вихре — страшный, душераздирающий гром разверз небеса и землю.

Золотинка грохнулась на камни и, цапнув с треском хлопнувшую навстречу дверь, ощутила, что нога скользнула в пустоту там, где только что была твердь. Она не успела ни сообразить ничего, ни подняться, как чудовищным, неистовым сквозняком дверь распахнулась вовнутрь дворца, да так резко, что вкинула за собой, швырнула через порог Золотнику. И она, не удержав ручку, сорвалась и покатилась по полу.

Дворец содрогался, как корчился, и только теперь она поняла — рушились стены. Она уразумела, что стоит на карачках на залитом ливнем полу, дождь хлещет в страшно хлопающую дверь, но ничто уж не рушится под ногами, и буря как будто бы присмирела. Просто сильный, с порывами дождь.

Краем глаза отметив, что оказалась она совсем не там, где можно было ожидать, — это была внутренность сложенной из дикого камня башни, — Золотинка подползла к зияющему проему, чтобы выглянуть наружу. Внизу под собой она увидела осыпавшиеся по склону холма груды битого камня и глыб, они дымились клубами пыли, уже сильно поникшими под дождем. Дворец обвалился считай что наполовину. Обрезанная рваным разрывом, исчезла смотровая площадка, которую только что покинула Золотинка. На мокрых склонах холма не видно было людей… Глубокую узкую трещину Золотинка обнаружила и под собой, в каменном полу. Весь пол был испещрен трещинами.

Замирая душой, остро переживая каждое сверх меры затянутое движение, она поползла назад и оказалась на винтовой лестнице. Нужно было спускаться, в расчете отыскать выход или какой пролом, чтобы покинуть дворец. И снова все колыхнулось под ногами, с негромким, низким гулом, как легкие дощечки, заходили плиты ступенек… прокатился и смолк грохот — где-то рушились палаты. Все казалось не прочнее болезненного сновидения.

Надо было бежать, да лестница кончилась, начались мелкие частые помещения, какие-то гнусные, заросшие паутиной каморки и чуланчики, из которых приходилось выбираться узкими, подозрительного вида дверками. Коридоры обращались щелями, в которых надо было уже протискиваться боком — вся эта издевательская дребедень, назначенная сбивать человека с толку, поворачивать его вспять и внушать ужас. Не то подземелья, не то чердаки.

Извилистые трещины по голым, неоштукатуренным стенам напоминали о бедствии, пахло известкой, пылью, крысиным пометом. Местами стояли лужи, потеки на стенах и потолке. Дождь заливал через проломы, слышно было, как хлещет он где-то рядом, но самые-то проломы Золотинка и не могла отыскать, сколько ни билась.

В повадках дворца чудилось угрюмое и недоброе упорство. Чем больше она горячилась, задыхаясь в тесноте гнусных, гнилых подземелий, тем теснее смыкалось вокруг пространство, сходились стены, ниже становились потолки, хуже поддавались забухшие в пазах, приржавевшие двери. Нечем было дышать.