Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

— Бог с вами, милая! — веселился Рукосил. — Сундук был. Но письма не было. Честью клянусь, не было.

— Жаль. Хотелось знать… — коротко обронила Золотинка, не поднимая глаз. И переменилась: — А что с Поплевой? Он в Колобжеге, мне говорили? — она глянула вверх, прикидывая, сколько осталось лестницы для мирного разговора.

— В Колобжеге Поплева, дома. Занимается незаконным волхвованием, лечит людей. Жив и здоров, я его не тронул. Все ж таки тесть — через Зимку Чепчугову, можно сказать, породнились! В Колобжеге тебя осуждают — не пригрела названого отца.

— А первый раз, осенью шестьдесят восьмого года, как он попался? Когда провожал Миху Луня?

— Это просто. У Михи началось западение. Он попался прямо на заставе, а Поплеву загребли заодно. Между нами, Миха был неважный волшебник, так, трудолюбивая посредственность.

— Где он сейчас?

— А ты держала его в своих руках.

— Жемчужины?

— Разумеется. Одна из них был Миха. Другая — Анюта. И еще кое-кто. Хорошее собрание редкостных душ.

— Господи боже мой! — прошептала Золотинка. — Пигалики нашли только две штуки. В Каменецких развалинах. Они нашли там Поплеву. А значит, эти четыре, что в Параконе…

— Они там и остались, — подтвердил Рукосил. — Но совершенно дохлые. Дохлые жемчужины в дохлом Параконе. По правде говоря, я скормил их змею вместе с камнем.

Чародей замялся перед необходимостью посвятить спутницу в мало приглядные подробности принесения в жертву Зимки и собственного пальца, но преодолел себя, полагая, что смерть своей соперницы в зубах змея Золотинка как-нибудь уж переживет.

— Если все вышло как задумано, — говорил Рукосил, заглядывая в лицо девушки, чтобы уловить, как принимает она эту ненужную, может быть, откровенность, — то Паракон уже в утробе змея. А медный истукан схватился с ним не на жизнь, а на смерть. Ты видишь, я ничего не скрываю. Я чист. Я открываю карты. Чтобы мы поняли друг друга. Если схватка уж началась… все может обрушиться в любое мгновение. И тогда некому будет искать имя змея.

Рукосил был бережен, осторожен и ласков. Он выказывал признаки правдивости и, как бы это точнее выразиться… признаки терпеливого раскаяния. Как виноватый любовник, который волею обстоятельств возвратился к обиженной и покинутой красавице.

— Разве нельзя устроить все к общему удовольствию? — говорил Рукосил. — Мы не верим другим, но еще больше не верим себе — от этого все недоразумения, все ссоры и войны. Поверить себе, поверить в будущее, поверить в счастье. И как могло бы все чудно устроиться! Зимку, увы, не воскресишь… Мне жаль эту девочку, в ней… в ней что-то было. Искренность, наверное. Но Юлий жив, и это огромное облегчение для меня.

Золотинка только шмыгала носом, временами отворачиваясь, чтобы утереться золотой культей, потому что здоровой ее рукой владел спутник. Она часто и шумно вздыхала. Собственное волнение, неровное дыхание Золотинки подсказывали Рукосилу, что он на верном пути. Он остановился, придержав девушку.

— Хочешь, — сказал он вдруг в порыве вдохновенного великодушия, — возьми Сорокон. — И полез за ворот. Ищущие пальцы неловко теребили мелкие пуговицы на желтом атласе. Чародей потянул упрятанную под кафтаном плоскую золотую цепь. — Вот Сорокон! — повторил в лихорадке, извлекая изумруд. — Что я могу еще отдать? Чем доказать свое преображение? Дай мне надежду возродиться!

Было ничтожное, но уловимое движение, которое показало Золотинке, что Рукосил не расстался с камнем в мыслях, хотя, насилуя себя, протягивал неверной рукой сокровище. А она, мысленно уцепившись за камень, стояла в бессильном столбняке, уронив руки.

— Бери Сорокон сейчас! Даром! — горячечно повторял Рукосил. — Не знаю, хороша ли плата за милосердие, не мало ли предлагаю за капельку доброты и снисхождения. Но что я могу еще отдать? У меня есть волшебство, власть и жизнь. И я прошу жизнь в обмен на волшебство и власть.

Золотинка стояла молча, неестественно выпрямившись и опустив руки.

— Я не торгуюсь, — наступал Рукосил. — Я чист. И если… — тут он запнулся, чтобы обойти стороной опасную мысль. Но Золотинка ее учуяла.

— …И если придется начать все сначала, что ж, начну все то же сначала, но без волшебства и власти… — тихо промолвила она. — Нет, Рукосил, я не возьму Сорокон.

— Ты отказываешь в милосердии?! — спросил Рукосил с вызовом, почти с угрозой. Неправильная интонация происходила, по видимости, от чрезмерного возбуждения и нетерпеливых надежд. — Отвергаешь милосердие к побежденному?!.. Милость к падшим — закон высшего блага. Это честь витязя. Достоинство благородного человека.

— Ну, значит, я не витязь, — криво, через силу усмехнулась Золотинка, отступая на шажок. — И не принцесса.

Сердце ее больно билось — насилие над собой тоже чего-то стоит.

И Рукосил, совсем было онемевший в противоречии сильных чувств, чуть-чуть только подвинувшись, отер девушке мокрую щеку. Она хмыкнула.

— Спасибо. Не надо. Я не заслужила этого. Я все равно тебя из дворца не выпущу.

— Это в твоих силах? — осторожно спросил Рукосил. И сам себе ответил: — Да, ты причастна к чарам блуждающего дворца. Через хотенчика. Могучая связка.

Потом он закинул цепь на шею и сипло вздохнул.

— Да, кстати, — произнес он, делая усилие, чтобы примириться с разочарованием. А может быть, и для того, чтобы скрыть радость, — Сорокон все ж таки возвратился, он чувствовал его на груди. — Что там было со Спиком? Если начистоту.

— Спик — это кто? — вздохнула Золотинка.

Отворачиваясь от Рукосила, она оглядывалась назад. Подножие лестницы терялось для взгляда — ступени сливались в сплошную рябь и уходили в сумрачный туман, но и в другую сторону, вверх, оставался порядочный путь.

— Спик? — переспросил Рукосил, когда они снова начали подниматься. — Это малоизвестный соратник Милицы. Он исчез после смерти колдуньи, и, честно говоря, никто его особенно не искал. Может статься, именно по этой причине он и явился ко мне с дарами.

— А, это кот! — слабо махнула рукой Золотинка.

— Кот, кот! — подтвердил Рукосил, давая выход подавленному, запрятанному в глубине души раздражению. — Кот, насколько негодяй этого заслуживает.

Нужно ли было понимать последнее замечание так, что Рукосил полагал за честь принадлежность к котовому племени и не прочь был бы отказать Спику в этом преимуществе, нужно ли было искать иные причины для откровенно выказавшего себя недовольства, считал ли Рукосил, к примеру, что кое-кто в ответе за дурной нрав и непредсказуемые выходки опозорившего самое племя котов Спика, — так или иначе Золотинка почувствовала себя виноватой. Она принялась оправдываться, заверяя спутника, что уж что-что, а дурное происшествие в Попелянах не должно омрачать их и без того скверные отношения.