Гай Кей - Поднебесная

Люди брели с пожитками на спинах, тащили повозки с детьми, стариками и вещами. Шум стоял оглушительный. Временами над ними взлетал крик или плач, когда человека сталкивали в канаву или он падал и был затоптан. Если упадешь, то, вероятно, погибнешь. Продвижение было мучительно медленным, видел Тай, а людская масса тянулась назад, на восток, насколько хватало глаз.

Он даже не видел городских ворот, они были слишком далеко. Но он мог их вообразить. Все ворота. Слух о катастрофе разнесся. Жители Синаня, по-видимому, не были склонны ждать, когда к ним придет Рошань.

— Они там погибнут от голода, — тихо сказал Сыма Цянь. — А ведь это только авангард сегодняшнего утра. Только начало.

— Некоторые останутся, — заметил Люй Чэнь. — Часть людей всегда остается, ради своих домов, своих семей. Они склонят головы и будут надеяться, что кровопролитие закончится.

— В конце концов, наверное, закончится, — согласился Тай. — Он хочет править, не так ли?

— В конце концов, — согласился Люй Чэнь. — Хотя это время может показаться вечностью.

— Она будет длиться вечно, эта война?

Тай взглянул на Сун, которая задала этот вопрос, глядя вниз, на ползущую вперед толпу на дороге. Она кусала нижнюю губу.

— Нет, — ответил он. — Но многое изменится.

— Все? — спросила она, глядя на него.

— Многое, — повторил он. — Не все.

— Тай, мы не сможем попасть в город. — Это произнес Цянь. — Мы должны надеяться, что она получила твое предупреждение и среагировала должным образом. Но невозможно плыть против этого потока.

Тай посмотрел на поэта. На душе у него было безрадостно. Потом он тряхнул головой:

— Нет, можем. Плыть — это хорошая идея. Мы попадем в город по каналам!

Действительно хорошая идея, но это не имело значения. Иногда такое случается.

Они провел остаток дня, срезая путь через поля и снова по небольшим дорогам прокладывая его на восток. Даже проселочные дороги и изрезанные глубокими колеями телег к концу дня заполнили толпы людей, бегущих на запад. Стало трудно вообще двигаться дальше. Люди проклинали их, четверых на их конях. Если бы не каньлиньские воины, то уважение и страх, которые они внушали, на них могли бы напасть. Тай боролся с гневом и паникой, понимая, что их время заканчивается.

Когда они наконец, подгоняя уставших коней, поднялись на возвышенность, с которой уже видны были стены Синаня, он услышал голос, который произнес проклятие, и понял, что это его собственный голос.

В вечернем свете перед ними раскинулся Синань, столица империи, слава мира. Город был похож на улей, от которого во все стороны разлетались пчелы. Они текли из всех ворот, по всем дорогам. А внутри стен они увидели поднимающиеся клубы дыма.

Рошань в нескольких днях пути, а Синань уже горит…

— Посмотрите на Да-Мин, — сказал Сыма Цянь.

Дворец был охвачен огнем.

— Они его грабят, — сказал Тай.

— Где же охрана?! — воскликнула Сун.

— Грабит, — устало ответил Тай.

Сыма пробормотал:

— Они знают, что император бежал. Что мог подумать город, кроме того, что он его бросил? Покинул их.

— Он уехал, чтобы перегруппировать силы! Собрать армии. Династия будет бороться! — Голос Сун звучал очень напряженно.

— Мы это знаем, — ответил поэт мягко. — Но чем это поможет тем, кто остался там, когда на них идет Ань Ли?

Тай смотрел на каналы, которые лениво текли в город под арками в стенах и в любой обычный день несли на себе дрова, бревна, мрамор и другой камень, а также тяжелые товары и продукты. Суровое наказание грозило тому, кого поймают в канале; было известно, что это слабое место в обороне города.

Он увидел, что сегодня тысячи людей предпочли рискнуть быть наказанными палками. Столько тел было в воде! Они толкались, дрались за место, несли вещи на голове и детей — на спине, или ничего не несли, кроме ужаса и желания убраться подальше.

Люди утонут, подумал он.

Люй Чэнь поднял руку, указывая. Тай увидел новый язык пламени во дворце Да-Мин.

Его спутники сидели на конях рядом с ним. Молча. Они уважали его горе, понимал Тай, позволяя ему сказать это самому. Отказаться от безнадежного похода этого дня. Они приехали вместе с ним и остались рядом.

Он сидел верхом на Динлале, глядя на этот кошмар, или лишь на начало кошмара. Садилось солнце, его косые лучи падали на Синань, отчего стены казались золотыми. Он думал о Капели, о зеленых глазах и светлых волосах, о ее уме, более проницательном, чем его собственный, даже в те дни, когда он был погружен в свою учебу, старался понять древние царские дворы, давно умерших мудрецов, поэтические размеры и ритмы.

Он думал о том, как она пела для него, о ее пальцах в его волосах, о них вдвоем в постели посреди освещенной лампой комнаты.

Так много стихов за многие сотни лет написано о придворных, молодых и уже немолодых, у окон наверху над мраморными или нефритовыми лестницами, в сумерках или при лунном свете, ожидающих возвращения возлюбленных. «Приходит ночь, и звезды, и освещает улицу фонарь на каменной стене. И плачет соловей в саду. Но не стучат коня копыта под окном моим, открытым настежь…»

— Мы не можем этого сделать, — сказал он. — Нам нужно возвращаться. Мне очень жаль…

Он жалел о многом, когда долгий летний день наконец погрузился в темноту, а они снова повернули на запад, оставив позади пожары.

Большая часть ночи ушла на то, чтобы добраться до гостиницы на Имперском тракте. Той самой, где он проснулся весенним утром и обнаружил, что Сун ранена и схвачена солдатами, а Вэнь Цзянь ждет, чтобы отвезти его в Ма-вай.

Так как они ехали верхом, даже на усталых конях и в стороне от главных дорог, в конце концов они обогнали измученный авангард беженцев из Синаня и спустились к тракту. Он лежал перед ними под лунным светом, безмятежный и прекрасный.

Каньлиньские воины из святилища, шестьдесят человек, уже ждали, как и было обещано, когда они добрались до гостиницы. Тайцзу спит, доложили они.

Тай велел увести Динлала, напоить его, накормить и обтереть досуха. Они все нуждались в отдыхе, он это понимал, но не мог уснуть. Он смертельно устал и пал духом.

Вэй Сун и Люй Чэнь ушли вместе с другими каньлиньскими воинами. Тай подумал о том, не попросить ли ее остаться с ним? Он видел, в каком отчаянии женщина-воин, но не чувствовал в себе сил утешить ее. Ей будет лучше с другими воинами, подумал он.

А может, и нет. Он не знал. Сегодня ночью он не слишком ясно мыслил. Ма-вай, то, что там произошло. И Синань в огне, а Весенняя Капель — в его стенах. Или, может быть, застряла среди десятков тысяч людей на какой-то из дорог… Он не знал этого.

Он прошел через вестибюль гостиницы. Увидел испуганных людей, стоящих там, не знающих, что сказать или что подумать. Он прошел через него насквозь во внутренний двор, в сад.