Гай Кей - Поднебесная

Он почти наверняка надул ее, предложив низкую цену за нефритовое ожерелье и золотую брошку в виде дракона, но она думает, что не слишком нагло. Вероятно, его напугала ее манера поведения и небрежное упоминание о каньлиньских воинах, ожидающих ее дома.

Она делает еще одну остановку, заключает еще одну сделку и возвращается домой раньше остальных.

В этот вечер у себя в комнате она требует принести кисть, тушь и бумагу, и позже, при свете фонаря, пишет одно письмо, адресованное всем четверым.

Чэньяо, пишет она, — хороший город, в котором может пока пожить Хвань. У них с Цинем будут деньги (результат первой сделки этим утром), чтобы содержать этот дом, покупать еду, жить… если война не продлится вечно.

Она понимает, что каньлиньские воины не возьмут у нее денег. Их наняла и им заплатила Вэнь Цзянь. Еще одна странность для Капели заключается в том, что появлением этих двоих, — которые сыграли для нее такую большую роль этим летом и спасли ей жизнь, — она обязана не только Таю (которого она теперь покидает), но и Драгоценной Наложнице, которая умерла.

Она благодарит их поименно: Сы Таня и молодого Чжун Ма. Она просит их принять ее благодарность и передать ее их наставникам в святилище. А также, если они будут так добры, передать такую же благодарность и слова прощания господину Шэнь Таю, который послал их к ней, если им снова доведется его встретить.

Все это очень печально, и ей приходится писать эту часть медленно, с трудом. Но какой женщине когда-либо была обещана жизнь без печали? По крайней мере, она не сидит над мраморными ступенями в ожидании, пока жизнь уходит…

Он просил ее этого не делать, когда уехал домой после смерти отца. И, в конце концов, оказался у Куала Нора, среди призраков. А она оказалась у Вэнь Чжоу.

О, нет, думает Капель. В конце концов она оказалась здесь.

Она заканчивает письмо и откладывает кисть в сторону, потом дует на иероглифы, пока сохнет тушь. Оставляет его на письменном столике, встает, берет деньги, полученные сегодня, и кладет большую часть на столик.

С ними все будет в порядке, думает она. Если война не продлится слишком долго…

Она выглядывает из окна. Видит летние звезды. Пора! Она не переоделась в ночной халат, поскольку не собирается ложиться спать. Ей нужно уйти тихо, но нанятый ею паланкин уже должен ждать за дверью, а домашние привыкли к ее беспокойным ночам. Все должно пройти гладко.

Она берет ту часть денег, которую оставила себе, и маленькую сумочку с драгоценностями, которые ей понадобятся для путешествия. Долгого путешествия. Трудного. Она наняла двух телохранителей, заплатила им треть обусловленной суммы и договорилась о том, чтобы присоединиться к довольно большому каравану, который отправляется в путь с восходом солнца. Двое телохранителей — это ее вклад в общую безопасность. Так принято.

Всегда какие-нибудь караваны покидают Чэньяо. Во время беседы этим утром ей показалось, что предводители этого каравана знают, что делают, и это хорошо. Конечно, полная безопасность невозможна, особенно теперь и для женщины, но ее и нет на свете. Капель жалеет, что не взяла свою пипу, это ее огорчает.

Возможно, она найдет инструмент по дороге. Пора идти. Капель тихо подходит к двери и открывает ее в темный коридор. Она помнит, что ей нужно перешагнуть через третью ступеньку на лестнице вниз. Она скрипит. Сегодня утром проверяла.

Оказывается, это не имеет значения.

Все четверо стоят в коридоре: Хвань, Цинь, оба каньлиньских воина. Они в дорожной одежде.

— А, хорошо, — говорит Сы Тянь. — Мы только что решили вас будить. Паланкин уже стоит на улице. Нам надо идти, если мы хотим присоединиться к каравану до его отправления.

У нее открыт рот. Хвань держит в руке свечу, заслоняя ее ладонью. Она видит их лица. Удивительно, но все они улыбаются.

— Это невозможно, — говорит Капель. — В это путешествие я не могу позвать с собой ни одного из вас!

— Вы не спрашивали, — отвечает Цинь. Когда есть стена, к которой может прислониться, он в состоянии некоторое время постоять. — Мы сами решили.

— Это невозможно! — повторяет она. — Вы хотя бы знаете, куда я еду?

— Конечно, знаем, — говорит Сы Тянь. — Мы думали, вы решитесь на это раньше. Мы об этом говорили.

— Вы… вы говорили о том, что я могу решить? — ей хотелось бы рассердиться.

Хвань тихо отвечает:

— Мы говорили о том, что нам делать, госпожа, когда вы примете решение.

Младший каньлиньский воин, Чжун Ма, ничего не говорит. Он неотрывно смотрит на нее и все время улыбается.

— Но я еду в Сардию! — восклицает она.

— Вы едете домой, — поправляет Сы Тянь.

— Но это не ваш дом.

— Не наш, — соглашается он. — Но нам с Чжун Ма поручили заботиться о вас, и для нас было бы позором позволить вам ускользнуть.

— Ваши обязанности закончатся, когда я покину Катай! — возражает она. Однако у нее уже полились слезы, и из-за этого ей трудно спорить с ними.

— Это не так, — тихо отвечает Чжун Ма.

Тань улыбается:

— Вы можете поспорить насчет обязанностей каньлиньских воинов, когда мы будем в пути. Полагаю, у нас будет много времени.

— Это же пустыня Таркан! — с отчаянием произносит Капель. — Люди погибают там!

— Тем больше причин для нас остаться с вами, — отвечает Хвань. И прибавляет: — Мы купили для вас пипу на базаре сегодня утром. В дорогу!

Полгода или чуть больше заняло путешествие по Шелковому пути через пустыни, а потом — вверх по узким горным перевалам до Сардии. Они не погибли. Хотя Капель почти наверняка погибла бы без них. Оказалось, что Цинь может ездить на верблюде.

На них нападали дважды, но атаки отбили. Случались песчаные бури. Вторая стоила Сы Таню правого глаза, но с ними ехал лекарь (предводитель каравана оказался опытным), он прикладывал мазь и бинтовал глаз, и Тань выжил. После этого он носит на глазу повязку. Капель говорит, что теперь он похож на бандита древних времен.

Они с Чжун Ма к тому времени уже не носят черные одежды. Сняли после того, как выехали из третьего и последнего гарнизона в Коридоре Каньшу. В этой точке империя действительно осталась у них за спиной.

Примерно в то же время она приняла еще одно решение.

— Мое имя — Заира, — сказала она им.

У нее во рту появляется вкус весенних черешен, когда она произносит его. И все они с этой минуты называют ее так, и за глаза тоже, на удивление легко.

В конце очень долгого пути, опаленные солнцем и измученные, они минуют последние участки песков и скал и выезжают на зеленые пастбища, окруженные горами. Когда она в первый раз видит коней, «божественных коней» (они все еще немного ее пугают), то понимает, что она дома.

Прошло девять лет. Ее мать и отец живы. И все братья и сестры, кроме одного. Здесь мало блеска и нефрита, но меньше пыли и шума. Их нет совсем. Купцы едут в обе стороны, на восток и часто теперь на запад (там зарождаются новые государства). Со временем ей удается продать, одно за другим, свои украшения. Катайская работа высоко ценится к западу отсюда, узнает она. Небо голубое, и горный воздух совершенно не похож на тот, в котором она жила в Синане, где дует желтый ветер и живет два миллиона душ.