Керстин Гир - Таймлесс. Изумрудная книга

— Это деньги лорда Тилни, — поправила ее леди Тилни. — Ты бы сильно удивилась, узнав, на что он обычно тратит свои деньги. Бега и танцовщицы — это еще самое безобидное. Ту малую толику, которую я выкраиваю для нашего дела, он вообще не замечает. А если и замечает, то он в достаточной степени джентльмен, чтобы не проронить ни слова по этому поводу.

— А я лично пожалел бы, если бы меня не втянули в это дело, — заверил доктор Харрисон и ухмыльнулся. — Я как раз начинал считать жизнь слишком скучной. В конце концов, не каждый день можно встретить путешественников во времени из будущего, которые всё знают лучше. И между нами: стиль руководства господ де Вилльеров и Пинкертон-Смит вынуждают к тайному мятежу.

— Совершенно верно, — сказала леди Тилни. — Этот самовлюбленный Джонатан угрожал своей жене запереть ее дома, если она и дальше будет симпатизировать суфражисткам. — Она изобразила брюзгливый мужской голос: — А дальше что? Выборное право для собак?

— Ну, не зря же вы пригрозили ему пощечиной за эти слова, — сказал доктор Харрисон. — Наконец-то чаепитие, где я не скучал!

— Нет-нет, все было не так. Я только сказала, что не могу гарантировать, что в следующий момент сделает моя правая рука, если он и дальше будет выдавать безоговорочные высказывания такого рода.

— Если он и дальше будет выдавать слабоумные высказывания такого рода — так звучали ваши слова, — поправил ее доктор Харрисон. — Я запомнил так точно, потому что был весьма впечатлен.

Леди Тилни рассмеялась и протянула врачу руку.

— Я провожу вас к двери, доктор Харрисон.

Пол попытался открыть глаза и сесть, чтобы поблагодарить врача. Но ему не удалось ни то, ни другое.

— Ббше… сссбо, — пролепетал он из последних сил.

— Что было намешано в вашем зелье, черт побери? — крикнула Люси вслед доктору.

Он обернулся в дверях.

— Всего пару капель настойки морфия. Абсолютно безобидно!

Возмущенный крик Люси Пол уже не услышал.

30 марта 1916 года

Пароль дня: «Potius sero quam numquam» (Libius)

Поскольку согласно данным наших источников в тайной полиции Лондон в следующие дни снова ожидают налеты немецкой военно-морской эскадры, мы решили объявить первую степень безопасности. Хронограф на неопределенное время будет помещен в архив и леди Тилни, мой брат Джонатан и я будем там же элапсировать, ограничив дневную необходимость тремя часами. Путешествия в 19-й век в этот период не должны доставить проблем; ночью редко кто оставался в этом помещении и в Хрониках нет упоминаний о каком-либо визите из будущего, из чего можно предположить, что наше присутствие никогда не было замечено. Как можно было ожидать, леди Тилни воспротивилась необходимости менять свои обычные привычки и, по ее словам, не могла «найти никакой логики» в нашей аргументации, но в конце концов должна была подчиниться решению Великого мастера. Военное время требует особых мероприятий.

Элапсация сегодня после обеда в 1851 год прошла на удивление мирно, возможно, в связи с тем, что моя заботливая супруга завернула нам с собой свой неповторимый пирог к чаю, а мы избегали таких тем как выборное право для женщин, памятуя о горячих дебатах в других случаях.

Леди Тилни сожалела, что мы не сумели посетить Всемирную выставку в Гайд-Парке, но поскольку мы разделяли ее сожаление по этому поводу, наш разговор не перерос в скандал. Предложив с завтрашнего дня проводить время элапсации за игрой в покер, леди Тилни снова продемонстрировала свою эксцентричность.

Погода сегодня: легкий моросящий дождь при весенней температуре 16° Цельсия.

Острие меча было направлено точно мне в сердце, и глаза моего убийцы были двумя черными дырами, грозящими поглотить все находящееся вблизи. Я знала, что мне не убежать. Неуклюже я сделала пару шагов назад. Мужчина преследовал меня.

— Я смету с лица Земли то, что неугодно Богу! Земля пропитается твоей кровью!

У меня на языке было минимум два метких возражения (земля пропитается? — алё! у нас тут кафель на полу!), но паника не позволила мне произнести ни слова. Да и мужчина не выглядел так, будто мог оценить мой юмор в этой ситуации. Или он просто не ценил юмор.

Я нетвердо ступила еще на шаг назад и уперлась спиной в стену. Мой противник громко засмеялся. Ну ладно, он ценил юмор, но немного другой.

— Сейчас ты умрешь, демон! — закричал он и без промедления вонзил меч в мою грудь.

С громким криком я вскочила. Я была мокрой от пота, и у меня болело сердце, как будто кто-то его действительно проткнул мечом. Какой отвратительный сон. Но если честно — неужели я действительно должна быть удивлена?

Переживания вчерашнего дня (и дней до него) не располагали к тому, чтобы уютно пригреться под одеялом и спать сном праведника. Скорее было так, что в мою голову заползали нежелательные мысли и вились там, как разрастающиеся плотоядные растения.

Гидеон только делал вид. Он не любит меня.

«Наверное, ему вообще ничего не надо делать — девичьи сердца и так слетятся к нему!» — я так и слышала мягкий, глубокий голос графа Сен-Жермена, повторяющий эти слова снова и снова. — «Ничего нет, что было бы более предсказуемо, чем реакция влюбленной женщины».

М-да, а как реагирует влюбленная женщина, если ей становится известно, что ей лгали и ею манипулировали? Правильно: она часами висит на телефоне с лучшей подругой, а потом сидит — сна ни в одном глазу — в темноте и спрашивает себя, какого черта она поддалась чарам этого типа, рыдая при этом от тоски… Действительно, легко предсказуемо.

Светящиеся цифры будильника показывали 3:10; это означало, что я задремала и проспала больше двух часов. Кто-то — мама? — зашел и укрыл меня, потому что мне помнилось, что я сидела на кровати с поджатыми коленками и слушала слишком быстро бухающее в груди сердце. Странно вообще-то, что разбитое сердце может еще биться.

— У меня такое чувство, что мое сердце собрано из красных острых осколков, которые изнутри режут меня, и я истекаю кровью, — так я попыталась описать состояние своего сердца Лесли (окей, звучит как минимум так же пафосно, как речь хрипящего мужика из моего сна, но иногда правда может быть… китчем).

А Лесли сочувствующе ответила:

— Я знаю, как ты себя чувствуешь. Когда Макс сказал, что между нами все кончено, я сначала думала, что умру от горя. А точнее — от множественных отказов внутренних органов. Потому что во всех этих присказках есть частичка правды: любовь достает до печенки, сжимает желудок, разбивает сердце, раздирает грудь и… и… действует на нервы… Но, во-первых, это проходит, во-вторых, положение не так безнадежно, как тебе кажется, и в-третьих, твое сердце — не из стекла.