Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц короны

Я сел не в кресло, а на бордюрчик камина; за спиной вкусно потрескивают поленья, в поясницу греет мощно, однако приятно.

Сэр Карлеман сел рядом, но его широкое лицо быстро раскраснелось, заблестело, а затем пошло капельками пота.

— Сэр Ричард, — пропыхтел он и поднялся, — что за холод у вас внутри, что и жар этого камина не согревает?

— Вы правы, — ответил я медленно, — холод просто зверский… Я его ношу в себе и в жаркое лето. В то время как у вас… избыток жара?

Он смотрел на меня очень внимательно.

— Сэр Ричард?

— У меня трудная задача, — произнес я медленно. — По дороге сюда я убил несколько человек…

Он помедлил, спросил напряженным голосом:

— Надеюсь, они заслужили? Иначе вы преступник…

— Один убивал священников, — ответил я, — другой просто жег дома, убивал мужчин и насиловал их женщин… В общем, на мой взгляд, все они смерти заслужили.

Он кивнул.

— Да, за такое, конечно… А что у вас за такая… трудная задача? Я могу чем-то помочь?

— Вряд ли, — ответил я честно. — Понимаете ли, барон… Из ада сбежала группа грешников. Их нужно вернуть.

Он вздрогнул, напрягся. Рука дернулась к поясу, но там пусто, в то время как мой меч под рукой, а сижу я так, что дорогу к двери перекрываю полностью.

Он помолчал, на лицо набежала тень, некоторое время всматривался в меня пристально.

— Кто вы, сэр Ричард?

— Если откровенно, — ответил я, — а я не вижу причины быть с вами скрытным, вы человек достойный и благородный, сужу по рассказам крестьян… то я — принц Ричард Завоеватель, который привел сюда армию и разгромил Мунтвига.

Он пробормотал:

— Но… я полагал, вы… живы?

— Да, — согласился я, — даже не стану доказывать, что это не жизнь, а… В общем, я согласился с доводами Вельзевула, что вы не просто сбежали от него, а нарушаете порядок, установленный самим Господом. И что нужно принять меры, чтобы вас всех вернуть обратно. На отбывание срока.

Он чуть-чуть отступил, даже не на шаг или полшага, а на полступни.

— Однако, сэр Ричард… ваше высочество, странно, что вы взялись за такое неблагодарное и не совсем… высокородное дело. И вообще я полагал, что смертным убить нас невозможно… А добровольно возвращаться в ад никто не намерен, как я полагаю.

Я сказал невесело:

— Догадываюсь, там режим… не для праведников. Однако если законы будут нарушать все — мир рухнет. Если только некоторые… то за что им такие льготы? Мир будет ворчать и разрушаться медленнее, но все равно рухнет. Потому законы нарушать нельзя никому!

Он прошептал:

— В ваших словах очень жестокая логика.

— Вся наша жизнь жестокая, — ответил я. — А живем для того, чтобы сделать ее не такой… со временем. Насчет того что убить сбежавших невозможно, барон, вас обманули. Первым я отправил снова в ад Конрада Синезубого, вы наверняка его помните, у остальных даже не спрашивал их имена. Выследить вас легко, барон. Видите, собачка не сводит с вас глаз? И вот этот камень, взгляните, он не кажется вам знакомым?

Я продемонстрировал рукоять меча, лицо барона болезненно дернулось при виде Адского Рубина.

— Вижу, — прошептал он, — вы от Вельзевула.

Я покачал головой.

— Нет, я не служу ему. Просто его доводы показались мне верными. А так я вообще-то паладин, воин Господа. Как видите, если даже взгляды церкви и ада совпадают…

Он опустил голову, видно было, как борется с собой, наконец сказал:

— Я дам слово, что не стану противиться. Но позвольте этот вечер провести с детьми, а ночь с женой?.. Уже темнеет, вы отдохнете на своем трудном пути.

Я рассматривал его очень внимательно, здесь уже научился читать в людских душах, все они пока что весьма простенькие, но барон уже не человек, во всяком случае он погиб и прошел потом ад, так что…

— Хорошо, — ответил я, — но только сперва расскажите, как случилось, что вы, сэр, в общем и целом очень хороший человек, любящий муж и заботливый отец, все же угодили в ад?

Он помрачнел, из груди вырвался тяжелый вздох. Я сотворил большую чашу и наполнил ее коньяком.

— Выпейте, барон. Чаша создана для блага, а вино — дьяволом. Вот такова и наша жизнь, добро и зло идут в ней рука об руку.

Он принял чашу машинально, сделал глоток, по лицу видно, что ощутил все оттенки, взглянул на меня с уважением и опаской.

— По лезвию меча идете, — сказал он, — сэр Ричард! Опасно так близко совмещать хорошее и дурное.

— Знаю, — ответил я. — Но либо тлеть, либо гореть.

Он сделал еще глоток, побольше, произнес мрачным голосом:

— Виконта Гольштейна я убил всего лишь за то, что он захватил мои владения и бесчестно поступил с моей женой и детьми. Даже зверь защищает своих детей, это заложено в природе, в моем поступке нет ничего возвышенного и благородного. Даже трусливая перепелка, что всего страшится, набирается отваги, когда нужно увести лису от гнезда, и, прикидываясь раненой, ковыляет кое-как в кусты, заманивая за собой зверя как можно дальше. Не знаю, был бы ли я теперь более справедливым хозяином моих владений… хотя ныне кажется, что, познав те ужасы и мучения в аду, я понимаю, насколько был неправ, глуп и жесток.

Я напомнил:

— Так из-за чего же в ад?

Он снова поморщился.

— Мы охраняли земли на границе с Мордантом. А когда отгоняли врага, то вторгались следом, грабили попавшиеся по дороге села, убивали мужчин, насиловали женщин, а потом поджигали, потому что врагу нужно наносить урон.

Я пробормотал:

— Понятно…

— Мы знали, — сказал он с досадой, — что это нехорошо. Еще бы не знали! Я жену любил и люблю, потому дома никогда не слова о том, что мы… гм… вытворяли. Это как бы шалости, а дома я любящий муж и заботливый отец.

— Но Господь видит все, — сказал я.

— Наверное, — ответил он, — наказание оказалось бы меньшим, если бы был глупее и не знал, что делаю! Но я знал, что поступаю дурно. Но все мы, подзуживая друг друга, старались перещеголять один другого в жестокости, низости, чванстве, даже пьянстве…

Я пробормотал угрюмо:

— Знакомо.

— Бахвалясь, — произнес он горько, — мы кричали друг другу: «Встретимся в аду!», хотя, конечно, никто из нас туда не хотел попасть, но мы не могли признаться в этом один перед другим и творили все большие гнусности, чтобы показать свое презрение ко всем нормам, правилам и законам. И вот за то, что мнение дружков ставили выше всего, мы и попали в ад… Да, именно за то, что знали, но… делали.

Я посмотрел в его лицо, снова вздохнул. Его лицо открыто, взгляд чист. Знает, что сейчас умрет, и готов принять смерть спокойно и с достоинством.

— Барон, — сказал я медленно, — вы… исправились. Заключение в аду пошло вам на пользу. Я уверен, отныне станете вести жизнь достойного человека. Что с каждым прожитым днем будете насаждать справедливость в своих землях.