Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц короны

Говоря это, я медленно потащил через голову перевязь с мечом, затем сбросил камзол, рубашку, а когда сел на край ложа и начал стаскивать сапоги, она спросила изумленно и шокированно:

— Сэр Ричард… что вы себе позволяете?

— Уже ночь, — напомнил я, — если не выспитесь, у вас будут морщинки возле глаз.

Она выпрямилась весьма гордо и даже надменно, глаза мечут молнии, открыла рот… подумала и сказала, пожав плечами:

— Впрочем, мужчины иногда бывают правы. Только чур не стаскивать одеяло.

— И не лягаться, — предупредил я.

— И не храпеть, — добавила она.

— И не закидывать на меня ноги, — сказал я, потом подумал и смилостивился: — Впрочем, закидывайте.

Но и сквозь сон я слышал все усиливающийся шум и свист за стенами, словно мириады мелких снежных демонов осаждают замок, воют и скребутся в запертые двери и закрытые окна.

Города и так все тонут в снегу, а тут еще эта буря. В Сен-Мари и представить себе не могут такую снежную зиму, а здесь, надеюсь, крестьяне и все люди давно приспособились, и как только утихнет, в город потянутся нагруженные продуктами сани, целые караваны… теперь это моя основная забота.

Я очнулся от крепкого сна, мысли все еще продолжают разматывать клубок решений, как обеспечить Генгаузгуз продовольствием, и лишь потом ощутил, что лежу в постели леди Бланшет, а ее прелестная головка покоится на моем плече.

Ногу она, конечно, закинула не просто мне на живот, а почти на грудь, пышные волосы щекочут лицо. Как я предположил, ее высокая прическа держалась на одной заколке, и когда перед сном вытащила одним эффектным и красивым движением, те освобожденно хлынули целым водопадом на плечи, грудь и спину.

Я попытался осторожно высвободиться, она улыбнулась и прошептала:

— А я не сплю…

— Ну так спи, — посоветовал я строго, — сон крепит здоровье.

Она распахнула глаза, чистые и ясные, лицо уже свежее, в самом деле отоспавшееся, с такой женщиной приятно просыпаться, сказала нежно:

— Ты не груб, каким кажешься… Уверен, что тебе нужно ехать дальше? Любым скитаниям когда-то приходит конец.

— А как же спасать мир? — спросил я. — Вставайте, леди. Скоро завтрак. Опоздаем — нас оставят голодными.

Она села на постели, сладко потянулась.

— Не оставят. Подайте мне вот платье; хорошо, что у него высокий ворот, прикроет пятна, что вы оставили… И зашнуруйте на спине… Нет, без щекотки!

Барон Карлеман встретил нас внизу у лестницы. Леди Бланшет и не подумала смутиться, напротив, посмотрела ясными и чистыми глазами невинного ребенка, а он поклонился, поцеловал ей руку и сказал просительно:

— Леди Бланшет, можно сэра Ричарда похитить на минутку?

Она хитро посмотрела на меня.

— Он как чувствовал, что останется без завтрака… Хорошо, только верните мне его потом. Ваш друг такой… необычный! Как и вы, кстати, сэр Карлеман.

Мы отошли в сторону, лицо Карлемана за ночь стало еще бледнее, глаза покраснели от бессонницы, а под ними повисли двухъярусные темные мешки.

— Что-то стряслось? — спросил я.

Он сказал с тяжелым вздохом:

— Не мог заснуть, хотя для жены и притворялся, что сплю. Душа моя неспокойна, сэр Ричард.

— В чем же?

— Я не из плена бежал, — ответил он сумрачно, — хотя, если бы даже из плена, если дал слово, недопустимо для благородного человека. Я бежал не из мест, где меня карали несправедливо… Я ведь знал, когда убивал мужчин в той чужой деревне и насиловал их жен, что поступаю неправильно! Я знал, что переступаю закон, данный Всевышним, но я все равно делал… хотя мог бы и не делать! Все дело в том, по своей воле человек делает зло или не по своей. Если солдат, выполняя мой приказ, поджигает дом с людьми, то виноват не он, а я, потому что он не может ослушаться.

Я сказал хмуро:

— Вообще-то может, но вы продолжайте, продолжайте.

— Да, — согласился он, — его вина тоже есть, но совсем крохотная в сравнении с виной того, кто отдал такой приказ. Меня никто не принуждал насиловать женщин и поджигать их дома!.. И потому я действительно виноват. И потому попал в ад справедливо.

— Барон, — поинтересовался я с настороженностью, — вы к чему клоните?

Его лицо потемнело, как мне показалось, еще сильнее.

— Сэр Ричард, — произнес он со все возрастающей твердостью, — я думаю, правильнее будет мне вернуться.

— Куда? — спросил я туповато.

Он сказал невесело:

— Не знаю, насколько справедлив был приговор, но что я виноват… это признаю.

Я ответил с запинкой:

— Вы готовы вернуться… в ад?

— Да, сэр.

Я пробормотал:

— Признание вины учитывается всегда… Как и добровольная явка с повинной. Но… вы уверены?

Он признался:

— Не очень, если честно. Но если останусь, остаток жизни проведу, терзаясь чувством вины и… зная, что потом все равно мне дорога в ад. Если вы не против, я выеду вместе с вами сразу после завтрака.

— Что скажете баронессе? — спросил я. — Она может не пережить ваше вторичное исчезновение.

— Тогда увидимся на небесах, — ответил он и пояснил: — Я надеюсь отбыть наказание и заслужить прощение за свои поступки. А дети мои достаточно взрослые. Они прошли жестокую школу жизни, сумеют обеспечить защиту моих земель.

— Вернемся к завтраку, — сказал я, — может быть, за хорошо приготовленным гусем вы передумаете…

Он сказал со вздохом:

— Ну почему, почему все мы каждый в отдельности — прекрасные люди, но когда берем в руки мечи и врываемся в деревню противника, соревнуемся не в благородстве, а в гнусностях?.. Да-да, пойдемте.

Во время завтрака Карлеман сообщил, что ему крайне важно выехать немедленно для выполнения особо важного долга. Сыновья насторожились, на меня поглядывали враждебно, баронесса молча глотала слезы, а леди Бланшет покачала головой, не сводя с меня пристального взгляда, дескать, твоя роль здесь все-таки главная, я была права…

Мы отбыли после завтрака, но промчались не больше двух миль, только бы холмы и лес закрыли замок, и Карлеман решительно остановил коня.

— Сэр Ричард…

— Не передумаете? — спросил я неуклюже.

Лицо его оставалось бледным и решительным, но глаза заблистали, словно в них зажглись звезды.

— Свидание с любимой женой, — ответил он, — лишь укрепило мою решимость. Ее душа чиста и невинна, я не могу теперь быть рядом, зная, насколько я виноват.

Я протянул ему меч рукоятью вперед.

— Может быть, вы сами… себя? Это учтется, что явились обратно добровольно…

Он протянул было руку, но отдернул до того, как пальцы коснулись рукояти.

— Но не возьму ли на себя грех самоубийства?

Я сказал с неловкостью:

— Но вы все равно не совсем как бы… живой.

Он вздохнул.

— Вижу, мы с вами оба не знатоки церковного права. Нет уж, рубите вы. Возможно, там учтут, что я хотя бы не противился.