Урсула Ле Гуин - Прозрение (сборник)

Наш мир, разумеется, священен, он полон богов, нуменов, великих сил и сущностей. Некоторым из них мы даем имена; Марс – бог плодородия и войны; Веста – богиня очага; Церера – богиня хлебных злаков; Мать Теллус [42] Теллус – древнеиталийская богиня земли и растений, в культе была тесно связана с богиней плодородия Церерой. – богиня земли и растений; пенаты – хранители домашних кладовых. У рек, морей и всевозможных источников есть свои духи и божества. А во время грозы средь туч в блеске молний проявляется величайшая сила, которую мы именуем богом-отцом Юпитером. Но ведь все это не люди. Они никого не любят, никого не ненавидят, они ни за, ни против кого-то. Они просто есть и принимают наше поклонение, ибо оно усиливает их мощь, благодаря которой мы, собственно, и существуем [43] Боги в римской религии – это прежде всего носители неких образов и в значительно меньшей степени существа с собственной волей; они гораздо менее персонифицированы, чем у древних греков, и зачастую представляются просто воплощением некой высшей силы. .

Я была совершенно сбита с толку. И наконец спросила:

– А почему эта Юнона ненавидит Энея?

– Потому что она ненавидит его мать, Венеру.

– Мать Энея – звезда?

– Нет, богиня [44] Венера – в римской мифологии богиня садов. Предполагается, что первоначально она представляла собой персонификацию абстрактного понятия «милость богов» (venia). С распространением предания об Энее Венеру стали отождествлять с его матерью Афродитой, и она превратилась не только в богиню красоты и любви, но и прародительницу потомков Энея и покровительницу римлян. С распространением восточных культов Венера, как и Афродита, стала отождествляться также с такими богинями, как Исида и Астарта. .

Я осторожно сказала:

– У нас Венера – это та высшая сила, которую мы призываем весной, когда в садах и полях все начинает расти и расцветать. А еще мы называем Венерой вечернюю звезду.

Он обдумал мои слова. Возможно, то, что он вырос в сельской местности среди таких же непросвещенных людей, как я, помогло ему понять, отчего я так растерялась.

– Так же, как и мы, – сказал он. – Но Венера стала более... В общем, этому способствовали греки. Они называют ее Афродитой. У них был один великий поэт, который прославлял ее на латинском языке [45] Многие гимны, в том числе гимны Афродите, частично, хотя и не бесспорно, приписывались Гомеру, автору «Илиады» и «Одиссеи». Эти гимны, написанные в стиле гомеровского эпоса, исполнялись рапсодами на религиозных празднествах. Наиболее известные из них посвящены Аполлону, Гермесу, Афродите и Деметре. . Он называл ее отрадой людей и богов, дорогой наставницей и кормилицей. Под проплывающими по небесам созвездьями, говорил этот поэт, благодаря ей полнятся водами моря, по которым плывут суда; она дает земле силу и плодородие; благодаря ей рождаются новые поколения людей; она разгоняет грозовые тучи; и ей наша земля, сама великая созидательница, дарит цветы. Ей улыбаются безбрежные воды морские, и для нее тихая высь небес сияет и струится светом...

Да, это была та самая Венера, которой и я всегда возносила свои молитвы, хотя таких чудесных слов никогда и не находила. От этих слов глаза мои наполнились слезами, а сердце – невыразимой радостью. И я воскликнула:

– Но как же может кто-то ненавидеть ее?!

– Всему виною ревность, – кратко пояснил он.

– Ты хочешь сказать, что одна высшая сила способна ревновать к другой? – изумилась я. Этого я понять никак не могла. Разве река может ревновать к другой реке? Разве земля может ревновать к небу?

– Один человек в моей поэме спрашивает: «Неужто боги зажгли в наших сердцах этот огонь или же мы сами, каждый по-своему, превращаем в божество огонь своих неистовых желаний?»

Он посмотрел на меня. Я молчала, и он снова заговорил:

– Великий грек Гомер утверждает, что огонь зажигает бог. Юная латинянка Лавиния считает, что огонь – это и есть бог. Но здесь италийская земля, земля латинов. Ты и Лукреций правильно все понимаете [46] Лукреций Кар (96—55 до н.э.) – поэт и философ-материалист, поставивший своей целью распространить философское учение, которое могло бы помочь человеку достичь душевного покоя и невозмутимости, избавить его от страха перед богами и смертью. В основе его картины мира лежало учение о смертности души и представление о том, что природа не зависит от воли богов. . Возноси хвалу богам, проси их о благословении и не обращай внимания на иноземные мифы. В конце концов, это всего лишь литература. Так что не бери в голову мои слова насчет Юноны. Троянские женщины пришли в ярость просто потому, что с ними не посоветовались. Они решили во что бы то ни стало остаться на Сицилии, вот и подожгли корабли Энея.

Это я вполне могла понять и стала слушать дальше.

– Так и сгорел бы весь его флот, если б с моря не налетел вдруг шквал с дождем, который и погасил огонь. Но четыре корабля троянцы все же потеряли. А женщины, конечно, сбежали и спрятались среди холмов. Только Эней и не собирался их наказывать. Он понимал, что требовал от них слишком многого. Он созвал совет и предоставил людям возможность свободно высказаться и решить: кто останется на Сицилии, а кто поплывет дальше вместе с ним. Старики и многие женщины, особенно матери с маленькими детьми, предпочли остаться. Остальные пожелали продолжить поиски земли обетованной. Так что, когда закончились девять дней паренталии, они со слезами на глазах распрощались, и Эней со своими спутниками покинул Сицилию.

– И куда он направился? Сюда, в Лаций?

Поэт кивнул.

– Но сперва завернул в Кумы [47] Кумы – древнейшая, самая северная греческая колония в Италии, была центром греческого влияния на Рим. Сохранились развалины знаменитого святилища с оракулом Аполлона – свод и проходы пещеры Кумской сивиллы. .

Я знала, что в Кумах находится один из входов в подземный мир, а потому спросила:

– Он хотел спуститься в мир мертвых? Но зачем?

– Ему привиделся его отец, Анхис, который велел ему спуститься туда и отыскать его на дальнем берегу темной реки. И поскольку Эней всегда подчинялся воле своего отца и судьбы, он направился в Кумы, отыскал себе проводника и спустился в нижний мир.

– И увидел там болото, где лежат и плачут младенцы, – сказала я. – И встретил своего друга, который был убит так жестоко, что даже его призрак остался искалеченным, и царицу Дидону, которая от него отвернулась и не пожелала с ним разговаривать. Но жену свою Креусу он ведь так и не искал?

– Нет, – смиренно подтвердил поэт.

– Впрочем, это не важно, – сказала я. – Думаю, воссоединиться там все равно невозможно. Ведь одна тень не может даже коснуться другой тени. Мне кажется, та долгая ночь, что царит там, предназначена не для встреч, а для крепкого сна.