Андрей Марченко - Хранитель ключа

Ну да, как же… Он обернется, его осалят обратно и стрекача. Наверное, с Васькой столковались заранее… Нет, не выйдет…

Но…

— Да гляди же! — крикнула Аленка, которая тут была будто ни при чем.

Из-за рощи к селу двигалось войско: две тачанки, да с дюжину конных.

Банда не прошла село, как на то надеялись многие. Остановились посреди селения, солдаты согнали народ. Велели крестьянам разбирать раненых. Селяне делали это недоходно, пряча неторопливость за осторожностью, будто боялись причинить солдатам боль. На самом же деле держались надежды: а вдруг как раз им раненых и не хватит.

Раненые же старались вести себя тихо.

Остатки эскадрона, избавившись от обузы, уйдут дальше. А они останутся тут без оружия, на милость крестьянскую. И все говорило за то, что она окажется весьма краткой.

Вот прошлой зимой, говорят, было дело: где-то крестьяне изловили отряд краснопузых. Каждого по темечку обушком — тюк! Ну а затем на мороз, положили на снег, руку вытянули — дескать, верным путем идете, товарищи! Затем водой облили, и на перекрестках расставили словно указатели.

Раненым могло повезти меньше.

Тем, чье положение тяжко, помогут умереть. Да и не только им.

Кого-то превратят в рабов, в тягловую скотину, дабы они заменяли лошадей, угнанных другими бригадами.

Держать будут на цепях, кормить половой, спать определят в углу свинарника.

Был еще ничтожный шанс попасть к какой-то вдове, показаться ей кротким и милым…

…Меж взрослых крутился и Петька.

Всех его друзей родители загнали по домам. Петьке было несколько проще: мамка его померла в прошлом году, а батька ноне получил задаток за бочки и пропивал его уже третий день.

Для него визит отряда был настоящим праздником. Солдаты, да каждый с винтовкой, лошади, тачанки. Имелось даже два настоящих пулемета.

Вот она, взрослая жизнь…

Если б у него была винтовка, сабля — никто бы не посмел его выпороть. Да что там: даже никто бы не крикнул.

У ближайшего солдата, со смелостью, присущей детям, спросил:

— А кто тут у вас атаман?

Помогая крестьянину стаскивать с тачанки своего товарища, солдат кивнул на человека невысокого, кривоногого, с лицом побитым оспинами. Проплешины не могла скрыть даже папаха.

Сей человек на атамана, Батьку он совершенно не походил.

Как так? Атаману положено быть молодым, высоким, красивым, с ногами длинными, ровными не взирая на месяцы, годы, проведенные в седле.

И чтоб грудь колесом — на ней бинокль германский, на поясе — шашка с темляком из Анненской ленты.

Всего этого не было.

Петька задумчиво начал пятится. Но оказалось поздно. Не то атаман почувствовал взгляд, не то услышал полуразговор мальчишки с солдатом. Но как бы то ни было, позвал к себе:

— Эй, малой, иди сюда! — позвал Костылев Петьку.

Тот мог бы тут же рвануть прочь. Что-то говорило: так правильней всего. Но нет, послушно подошел…

Пока мальчишка подходил, Афанасий осмотрелся: деревушка была маленькой, заурядной…

Из всех достопримечательностей — колодец посреди деревеньки. Из всех развлечений: дед Федор — который в этот колодец упал в прошлом году.

Еще в деревне почти не было мужиков. Куда они делись, было неизвестно: погибли на империалистической? Находились в армии у белых, красных, анархистов? Ушли в "зеленую армию", то бишь стали матерыми, убежденными дезертирами? И теперь из леска смотрели, как их бабы с детьми отдуваются перед заезжими?

Имелось лишь десятка два стариков, половина из которых, вероятно перемрет еще до ближайшего боя. Да еще наверное, юнцов, почти детей с полдюжины.

"Ну ничего, — думал Костылев. — прямо в войске и подрастут. Объявим их кадетами или там юнкерами. Где-то же людей брать надо?"

— Что, пацан, солдатского хлеба хочется отведать? — спросил Костылев у Петьки.

Вблизи атаман был еще хуже. Лишь немногим выше малорослого Петьки, и дух от командира отряда стоял ядреный. Конский пот, гарь костров, запах давно нестиранного белья… Жиденькая бородка, в которой застряли крошки хлеба. По всему выходило, что оный солдатский хлеб черств и черен.

Тогда Петьке первый раз подумалось, что военная карьера — не самая лучшая мысль.

Но тут как раз мимо командира проходил солдат, несущий винтовки, словно охапку хвороста.

— А ну, подожди! — распорядился Афанасий.

Убитых в сегодняшнем бою оставили там, на дороге. Однако винтовки собрали. Подняли даже никуда не годное оружие солдат-мертвецов.

Из охапки Костылев выдернул винтовку поплоше, пошатал штык. Да, действительно, болтик сгнил, разболтался и после небольшого нажима вылетел наземь.

Снятый со ствола штык, Костылев подал мальчишке:

— Держи…

Петька не стал уточнять, за что ему такой подарок, не стал отнекиваться. Не давая шансов Афанасию передумать, чуть не вырвал дар из рук.

…Четырехгранный, игольчатый штык был не в самом лучшем состоянии: побитый ржавчиной, почти неострый.

Но это было, безусловно, оружие. Это была верная смерть на расстоянии вытянутой руки. От старика, который тянул солдатскую лямку еще в русско-турецкую кампанию, Петька слышал: рана от такого штыка плохо заживает. Еще им хорошо колоть свиней, а вот в теле человеческом тонкое лезвие часто ломается…

Мальчишке тут же захотелось большего: чтоб к штыку была добавлена винтовка, в ней была полная обойма патронов… А еще — шашка, папаха…

В общем, ему снова хотелось быть военным, самому командовать солдатами, распоряжаться оружием, дарить пацанам штыки, стреляные гильзы, а то и целые патроны.

В свете своего презента атаман уже не выглядел таким уж и безнадежным.

Действительно, ведь этому, побитому паршой, не век же командовать. Пусть выучит его, Петьку, всему, чему положено, а там — героически погибнет.

А уж он, Петька, будет атаманом по всем правилам. Его будут бояться солдаты и любить враги… В смысле — наоборот. Он будет брать города, лично стрелять из пулемета, рубить противника в капусту. И за дамочками будет ухаживать — куда там той Аленке.

— Пойдешь ко мне в армию? — спросил атаман.

Петька улыбнулся, чувствуя сам, что улыбка у него получилась глуповатой.

Костылев поднялся в тачанку, освобожденную от раненых, едва не поскользнувшись на крови. Но устоял, отперевшись на пулемет.

Его речь была столь же скромна, как и возвышение, с которого он вещал.

— А что, селяне, пойдете в войско? — крикнул Афанасий.

— А пойдем! — неожиданно раздалось из толпы. — Отчего не пойти?

Крестьяне нахмурились. Голос сей был им знаком: говорил это местный юродивый Демьян по прозвищу Горбатый.

Афанасий поискал говорящего и нашел того совершенно легко. Стало ясно, что такого рекрута не призовет ни одна армия мира.