Корнелия Функе - Чернильная кровь

Он поскакал прочь, а Роксана задумчиво стояла и смотрела ему вслед. Фенолио и правда хотелось, чтобы она нашла Сажерука, а не только передала Мегги письмо. Немного счастья в этой истории не помешает, а Роксана может быть счастлива только с Сажеруком. Он сам так устроил.

«И все же он ее не заслуживает! — снова подумал Фенолио, глядя на приближающиеся огни Омбры — не такие яркие, как в его прежнем мире, но все равно манящие. — Скоро в домах за городскими стенами не останется мужчин. Да, все они идут с Козимо, и муж Минервы, хотя она умоляла его остаться, и сосед-сапожник. Даже старьевщик, каждый вторник проходивший по городу, хотел идти в поход на Змееглава. Интересно, пошли бы они за Козимо с такой же охотой, если бы я сделал его некрасивым? — спросил себя Фенолио. — Некрасивым, как Змееглав с его лицом мясника…» Нет, глядя на красивое лицо, куда легче верится в благородные намерения, и поэтому он умно поступил, посадив на трон ангела. Да, очень умно, чрезвычайно умно. Проезжая мимо стражи, Фенолио поймал себя на том, что тихонько напевает. Стража пропустила его без звука — его, придворного поэта, человека, создающего слова для этого мира, создавшего этот мир из слов. Да, склоняйте головы перед Фенолио.

Стражники тоже уйдут с Козимо, и солдаты из замка, и слуги — не старше мальчика, что ходит по пятам за Сажеруком. Даже Иво, сын Минервы, ушел бы на войну, если бы она его отпустила. «Они все вернутся, — думал Фенолио, подъезжая к конюшням. — Или почти все. Все будет хорошо, непременно. И не просто хорошо. Замечательно!»

Элинор лежала на надувном матрасе и смотрела в потолок. Она снова поссорилась с Орфеем. Хотя знала, что в наказание ее запрут в подвале. «Как в детстве, правда, Элинор? — горько спрашивала она себя. — Отец так же наказывал тебя, застав с книгой, которая, по его мнению, была тебе не по возрасту. Да, за это тебя рано укладывали спать, иногда даже в пять часов вечера». Особенно тяжело это было летом, когда в саду пели птицы, а под окном носилась сестренка — сестренка, совершенно не интересовавшаяся книгами, зато обожавшая наябедничать на Элинор за то, что та с ней не играет, а опять уткнулась в запрещенную отцом книгу.

— Элинор, не ссорься с Орфеем! — Дариус без конца твердил ей это, но напрасно!

Она просто не может сдержаться. Да и как тут сдержишься, когда мерзкий пес обслюнявил некоторые из ценнейших ее книг, потому что его хозяину лень было поставить их обратно на полку!

Впрочем, с недавнего времени он не брал больше с полок ни одной книги, что немного утешало Элинор.

— Он читает сейчас только «Чернильное сердце!» — шепнул ей Дариус, когда они мыли посуду на кухне.

Посудомоечная машина сломалась. Как будто мало того, что она должна изображать кухарку в собственном доме, теперь еще руки у нее опухали от мытья посуды!

— Похоже, он выискивает там слова, чтобы составить из них что-то новое. Он их выписывает, и пишет, и пишет, корзинка для бумаги уже полна черновиками. Он пробует и так и сяк, потом читает вслух, и когда ничего не происходит…

— Тогда что?

— Ничего! — уклончиво ответил Дариус, старательно отскребая сковородку, но Элинор знала, что «ничего» его бы так не смутило.

— Что тогда? — повторила она.

У Дариуса покраснели уши от волнения, но все же он рассказал. Тогда Орфей кидал об стену ее книги, ее чудесные книги! В ярости он швырял их на пол, а одну даже выбросил в окно, и все это лишь потому, что ему не удавалось то, что удалось Мегги: «Чернильное сердце» не впускало его в себя, как он ни молил, ни ворковал своим бархатным голосом, снова и снова читая фразы, сквозь которые хотел проскользнуть.

И конечно, Элинор бросилась на его крик. Чтобы спасти своих печатных детей!

— Нет! — кричал Орфей так громко, что слышно было в кухне. — Нет, нет, нет! Да впусти же меня, проклятая книжка! Это я отправил назад Сажерука! Пойми это наконец! Что бы ты была без него? Я вернул тебе Мортолу и Басту. Разве не заслужил я за это вознаграждения?

Верзилы не было перед дверью библиотеки, так что удержать Элинор было некому. Он, наверное, опять бродил по дому в поисках, чего бы украсть (что самое ценное в этом доме — книги, он бы и за сто лет не додумался). Позже Элинор не могла вспомнить, какими словами обозвала она тогда Орфея. Она помнила только, какую книгу он держал в руке — прекрасное издание стихов Уильяма Блейка. И, несмотря на ее отчаянную брань, Блейк полетел в окно, а саму ее подхватил Верзила и оттащил в подпол.

«Ах, Мегги! — думала Элинор, лежа на надувном матрасе и рассматривая облупившуюся штукатурку на потолке. — Ну почему ты не взяла меня с собой? Или хотя бы не спросила?»

Море. Мегги не видела его с того дня, как они уехали из деревни Каприкорна к Элинор, прихватив с собой фей и кобольдов, которые потом рассыпались в прах.

— Здесь живет цирюльник, о котором я говорил, — сказал Сажерук при виде бухты, показавшейся между деревьями.

Она была необыкновенно красива. Вода поблескивала на солнце, как зеленое стекло, пенящееся стекло, которое ветер укладывал все новыми складками. Ветер был сильный, он гнал по голубому небу кучевые облака и пах солью и далекими островами. От него становилось бы легко на сердце, если бы вдалеке, на голом утесе, возвышавшемся над покрытыми лесом холмами, не стояла крепость, мощная и грубая, как лицо ее хозяина, несмотря на посеребренные крыши и зубцы.

— Да, это он, — сказал Сажерук, перехватив испуганный взгляд Мегги. — Дворец Ночи. А утес, на котором он стоит, называют Змеиной скалой — а как же иначе? Он лыс, как голова старика, чтобы никто не мог незаметно подобраться к крепости под прикрытием деревьев. Но ты не бойся, до него отсюда не так близко, как кажется.