Корнелия Функе - Чернильная кровь

— Сажерук! — сказал он хриплым голосом, так не похожим на прежний.

Раньше звук его голоса напоминал Сажеруку слишком сладкий пирог. Каприкорн обожал его слушать и высоко ценил его стихи. Свистун сочинял великолепные песни о поджогах и убийствах, внушавшие своим великолепием мысль, что нет на свете более благородного занятия, чем перерезать людям глотки. Интересно, Змееглаву он поет те же песни или они все же грубоваты для серебряных залов Дворца Ночи?

— Нет, ты только посмотри! Нынче, похоже, только ленивый не возвращается из царства мертвых, — удивленно проговорил Свистун, пока двое сопровождавших его латников с вожделением рассматривали оружие, выставленное перед мастерскими. — Я-то думал, Баста уже много лет назад закопал тебя в укромном уголке, разрезав предварительно на куски. Ты знаешь, что и он вернулся? Он и Мортола — ты наверняка помнишь старуху. Змееглав с радостью принял их у себя. Ты знаешь, он всегда ценил ее смертельные снадобья.

Сажерук скрыл за улыбкой страх, сжавший его сердце.

— Смотри-ка, Свистун! — сказал он. — Новый нос тебе очень идет, даже лучше, чем прежний. Сразу видно, кто твой новый хозяин и что ты из тех шпильманов, что продаются за серебро.

Глаза у Свистуна остались прежние — светлосерые, как небо в дождливый день, с пристальным птичьим взглядом. Сажерук слышал от Роксаны, как он остался без носа. Ему отрезал нос человек, чью дочь он соблазнил своими мрачными песнями.

— У тебя всегда был слишком острый язык, Сажерук. Это опасно! — прохрипел Среброносый. — Пора бы тебе его отрезать. Кто-то, помнится, уже пытался, и ты легко отделался только потому, что тебя отбил Черный Принц со своим медведем. Эта парочка тебя по-прежнему охраняет? Что-то я их не вижу поблизости.

Он осмотрелся.

Сажерук бросил быстрый взгляд на латников. Оба на голову выше его. Что бы сказал Фарид, увидев его сейчас? Что лучше было не расставаться, чтобы он мог выполнить свою клятву. У Свистуна был меч, разумеется. Он уже взялся за рукоять. Очевидно, он, как и Черный Принц, не особенно считался с законом, запрещающим комедиантам носить оружие. Хорошо, что кузнецы так бьют своими молотами. А то было бы, пожалуй, слышно, как колотится у Сажерука сердце.

— Мне нужно идти, — сказал он равнодушным тоном. — Передавай привет Басте, когда увидишь. Закопать он меня, может быть, еще успеет.

Сажерук повернулся — попытаться все же стоило, но Свистун крепко держал его локоть.

— Ну конечно, и куница с тобой! — прошипел он.

Сажерук почувствовал ухом влажный нос Пролазы. «Это не та куница, — успокаивающе сказал он своему заметавшемуся сердцу. — Не та. Но разве Фенолио упомянул имя Гвина в сцене моей смерти? Не вспомнить сейчас, как ни старайся. Придется попросить Басту одолжить мне книгу еще разок, чтобы освежить воспоминание, — с горечью подумал он, движением руки загоняя Пролазу обратно в рюкзак. — Лучше не думать об этом».

Свистун все еще не выпускал его руки. На нем были перчатки из светлой кожи, изящно простеганные, как у женщины.

— Змееглав скоро прибудет сюда, — тихо сказал он Сажеруку. — Известие, что его зять чудесно вернулся к жизни, ему решительно не понравилось. Он считает, что все это — грубый маскарад, подстроенный, чтобы отобрать трон у его внука.

По улице спускались четверо стражников с гербом Жирного Герцога на зеленых плащах. С гербом Козимо. Никогда еще Сажерук так не радовался при виде вооруженных людей.

Свистун выпустил его руку.

— Мы еще увидимся, — прошипел он.

— Наверное, — только и ответил Сажерук.

Он протиснулся между оборванными мальчишками, таращившимися на выставленный на продажу меч, обошел женщину, протягивавшую ковщику дырявый котел, и исчез за воротами на улицу красильщиков.

Никто за ним не гнался. Никто не схватил его сзади и не потащил обратно. «Многовато у тебя врагов, Сажерук!» — сказал он себе и замедлил шаг лишь у кадок с кипящим красильным раствором. От них подымался вонючий пар, как и от ручья, уносившего цветную жижу под городскую стену и дальше в реку. Неудивительно, что русалки встречались только выше того места, где ручей впадал в реку.

Во втором доме, куда постучался Сажерук, знали, где найти Крапиву. Там, куда его послали, дверь открыла женщина с заплаканными глазами и ребенком на руках. Она жестом пригласила его в дом, если это можно было назвать домом. Крапива склонялась над девочкой с красными щеками и нехорошим блеском в глазах. Заметив Сажерука, она недовольно выпрямилась.

— Роксана просила меня передать тебе вот это!

Крапива быстро взглянула на корень, поджала тонкие губы и кивнула.

— Что с девочкой? — спросил он.

Мать снова присела на кровать.

Крапива пожала плечами. Похоже, на ней было то же мшисто-зеленое платье, что и десять лет назад, и она, очевидно, по-прежнему терпеть не могла его, Сажерука.

— Скверная лихорадка, но девочка выживет, — откликнулась она. — Почти ерунда по сравнению с той, от которой умерла твоя дочь, пока ее отец гулял по свету!

Говоря это, Крапива смотрела ему прямо в лицо, словно желая убедиться, что ее слова причиняют боль. Но Сажерук умел скрывать боль. Он умел это не хуже, чем играть с огнем.

— Это опасный корень, — сказал он.

— Думаешь, мне нужно это объяснять? — Старуха посмотрела на него так обиженно, как будто он ее обругал. — Та рана, для которой он нужен, тоже опасна. У него много сил, а то бы он давно умер.

— Я его знаю?

— Ты знаешь его жену.

О чем толкует старуха? Сажерук взглянул на больного ребенка. Маленькое личико полыхало от жара.

— Я слышала, Роксана снова пустила тебя в свою постель, — сказала Крапива. — Скажи ей, что она глупее, чем я о ней думала. Ступай за дом. Там тебя дожидается Небесный Плясун, он расскажет тебе больше о той женщине. Она дала ему письмо для тебя.

Небесный Плясун стоял у кривого олеандра на задворках.

— Ты видел? Бедный ребенок! — сказал он, увидев Сажерука. — У меня сил нет смотреть, когда они болеют. А матери… кажется, у них глаза вытекут со слезами. Не могу забыть, как Роксана… — Он резко оборвал себя. — Прости, — пробормотал он и сунул руку под грязную куртку. — Я совсем забыл, что это был твой ребенок. Держи, это тебе.

Небесный Плясун вытащил из-под куртки листок бумаги — такой тонкой и белой, какой в этом мире Сажеруку видеть не приходилось.

— Это передала для тебя одна женщина. Крапива нашла ее и ее мужа в лесу, возле бывшей крепости Каприкорна, и отправила в тайный лагерь. Муж ее ранен, очень опасно.

Сажерук нерешительно развернул письмо и сразу узнал почерк.

— Она говорит, что знает тебя. Я сказал ей, что ты не умеешь читать, но…

— Я умею читать, — перебил его Сажерук. — Она меня научила.