Клайв Баркер - Имаджика

– Не изучай ничего, кроме того, что в глубине души уже знаешь. Не поклоняйся ничему...

Но прежде чем он успел завершить свое второе изречение, фраза была подхвачена чьим-то мелодичным голосом наверху.

– ...кроме своего Подлинного «Я». И не бойся ничего...

Чем выше поднимался Миляга, тем бледнее становился призрак Люциуса Коббитта, и тем громче звучал голос.

– ...если только ты уверен в том, что враг не сумел тайно овладеть твоей волей и не сделал тебя своей главной надеждой на исцеление.

И Миляга понял, что та мудрость, которую он изливал на Люциуса, принадлежала вовсе не ему. Источником ее был мистиф. Дверь Комнаты Медитации была открыта, и там был виден усевшийся на подоконнике Пай, улыбающийся ему из прошлого.

– Когда ты все это придумал? – спросил Маэстро.

– Я не придумывал, я научился этому, – ответил мистиф. – От моей матери. А она узнала это от своей матери или от отца – кто знает? Теперь ты можешь передать эту мудрость следующему.

– А я кто такой? – спросил он у мистифа. – Сын твой или дочь?

Мистиф пришел в замешательство.

– Ты – мой Маэстро, – сказал он.

– И все? Неужели здесь до сих пор есть слуги и хозяева? Не говори мне этого.

– А что я должен сказать?

– То, что ты чувствуешь.

– О-о-о... – Мистиф улыбнулся. – Если я тебе скажу, что я чувствую, мы здесь пробудем целый день.

Лукавый блеск его глаз был таким милым, а воспоминание – таким реальным, что Миляга чуть было не пересек комнату и не обнял то место, где сидел его друг. Но его ждала работа – поручение его Отца, по выражению Джуд, – и он не мог себе позволить слишком долго предаваться воспоминаниям. Когда Отдохни Немного будет выдворена из дома, он вернется сюда за еще более серьезным уроком – о ритуалах Примирения. Этот урок необходим ему как можно быстрее, а уж здешнее эхо наверняка изобилует разговорами на эту тему.

– Я вернусь, – сказал он призраку на подоконнике.

– Я буду ждать, – ответил тот.

Выходя из комнаты, Миляга оглянулся и увидел, как лучи солнца, проникшие в окно за спиной у мистифа, въелись в его фигуру, оставив от нее только фрагмент. Он содрогнулся, так как это зрелище с удручающей ясностью воскресило в памяти другое воспоминание: клубящийся хаос Просвета, а в воздухе у него над головой – завывающие останки его возлюбленного, вернувшегося во Второй Доминион со словами предостережения.

– Уничтожены, – говорил мистиф, борясь с силой Просвета, – мы... уничтожены.

Попытался ли он сказать в ответ какие-то утешительные слова, унесенные бурей? Он не помнил. Но он снова услышал, как мистиф говорит ему, чтобы он нашел Сартори, потому что его двойнику известно что-то такое, о чем не знает он, Миляга. А потом мистиф был втянут обратно в Первый Доминион и погиб там.

Миляга прогнал это ужасное видение и снова взглянул на подоконник. Там уже никого не было. Но призыв Пая найти Сартори до сих пор звучал у него в голове. Интересно, почему это так важно? Даже если мистиф каким-то образом узнал о божественном происхождении Миляги и не сумел в последний момент сообщить ему об этом, он наверняка должен был знать, что Сартори также пребывает в полном неведении относительно этой тайны. Так каким же знанием, по мнению мистифа, обладал Сартори, что оно заставило его нарушить границы Божественной Обители?

Донесшийся снизу крик заставил его отложить эту загадку на потом. Его звала Юдит. Он устремился вниз по лестнице и через весь дом. Ее голос привел его на кухню, просторную и прохладную. Юдит стояла у окна. Рама его рассыпалась в прах много лет назад, открыв доступ вьюнку, который, изобильно разросшись внутри, начал гнить в своей собственной тени. Лишь тонкие лучики солнца проникали сквозь листву, но их было достаточно, чтобы осветить и женщину, и ее пленника, прижатого каблуком к полу. Это был Отдохни Немного. Углы его огромного рта были опущены вниз, как у трагической маски, а глаза – возведены к Юдит.

– Это оно? – спросила она.

– Это оно.

С приближением Миляги Отдохни Немного издал пронзительный, жалобный вой, который вскоре перешел в слова.

– ...я ничего плохого не сделал! Спроси у нее, пожалуйста, спроси, спроси у нее, сделал ли я хоть что-нибудь плохое? Нет, не сделал. Просто сидел, не высовывался, никого не трогал...

– Сартори был не очень-то тобой доволен, – сказал Миляга.

– Но у меня не было никакой надежды на успех! – протестующе заявил Отдохни Немного. – Как я мог помешать тебе, Примирителю.

– Так ты и это знаешь.

– Знаю, конечно, знаю. Мы должны обрести целостность, – процитировало существо, идеально копируя Милягин голос. – Мы должны примириться со всем, чем мы были когда-то...

– Ты подслушивал.

– Ничего не могу с собой поделать, – сказал Отдохни Немного. – Я был рожден любознательным. Но я ничего не понял, – поспешил он добавить. – Клянусь, я не шпион.

– Лжец, – сказала Юдит и, обращаясь к Миляге, добавила: – Как мы его убьем?

– В этом нет нужды, – ответил он. – Ты боишься, Отдохни Немного?

– А ты как думаешь?

– Ты поклянешься в вечной преданности мне, если я сохраню тебе жизнь?

– Где мне расписаться? Только укажи мне место!

– И это ты оставишь в живых? – спросила Юдит.

– Да.

– Зачем? – спросила она, сильнее вдавливая в него свой каблук. – Ты только посмотри на него!

– Не надо, – взмолился Отдохни Немного.

– Клянись, – сказал Миляга, опускаясь рядом с ним на корточки.

– Клянусь! Клянусь!

Миляга перевел взгляд на Юдит.

– Отпусти его, – сказал он.

– Ты ему доверяешь?

– Я не хочу запятнать это место смертью, – сказал он. – Пусть даже его смертью. Отпусти его, Джуд. – Она не шевельнулась. – Я сказал, отпусти его.

С явной неохотой она приподняла ногу на дюйм, и Отдохни Немного выкарабкался на свободу и немедленно ухватил Милягу за руку.

– Я твой, Освободитель, – сказал он, прикасаясь своим холодным влажным лбом к ладони Миляги. – Моя голова в твоих руках. Именем Хайо, Эратеи и Хапексамендиоса я отдаю тебе свое сердце.

– Принимаю, – сказал Миляга и поднялся на ноги.

– Какие будут приказания, Освободитель?

– Наверху рядом с лестницей есть комната. Жди меня там.

– Во веки веков!

– Нескольких минут будет вполне достаточно.

Существо попятилось к двери, не переставая суетливо кланяться, а потом пустилось бегом.

– Как ты можешь доверять такой твари? – спросила Юдит.

– А я и не доверяю. Пока.

– Но ты пытаешься, ты хочешь этого.

– Человек, не умеющий прощать, проклят, Джуд.

– Так ты можешь простить и Сартори, а? – сказала она.

– Он – это я, он – мой брат, и он – мой ребенок, – ответил Миляга. – Было бы странно, если б я не мог его простить.

Когда опасность была устранена, в дом вошли и все остальные. Понедельник, которому было не привыкать копаться в мусоре, отправился обходить окрестности в поисках предметов, которые могли бы обеспечить им минимум комфорта. Два раза он возвращался с добычей, а на третий пришел звать на подмогу Клема. Через час они вернулись с двумя матрасами, таща под мышкой стопки постельного белья, слишком чистого, чтобы можно было поверить, будто его нашли на свалке.