Мервин Пик - Титус Гроун

Теперь Барквентин степенно шагал к трапезной зале, дробно постукивая концом трости по каменным плитам пола. Именно этот стук и услышала Фуксия. Девочка в сопровождении няньки, несущей на руках Титуса, тоже направлялась к трапезной зале. Юная герцогиня терпеть не могла нового архивариуса и высказала бы лишний раз свое неудовольствие Барквентином, но теперь ей было совершенно не до язвительных замечаний: последние двое суток Фуксия провела рядом с отцом, так что ничто другое ее абсолютно не трогало и не волновало. Фуксия даже не возразила, когда в ее комнату явился Барквентин и бесцветным голосом начал излагать поведение «господской дочери на церемонии». Впрочем, требования к Фуксии традиция предъявляла самые минимальные – надеть красное платье (удивительное совпадение необходимости и вкуса) и повесить на шею «дочкиных голубков» – колье, состоящее из трех нефритовых птичек, выточенных семнадцатым герцогом Гроуном, нанизанных на сухой, но удивительно крепкий стебелек непонятного растения. И теперь Фуксия шагала вперед – в багряном платье и с голубками на шее.

Титус, кажется, успел привыкнуть к постоянной суматохе и спокойно переносил все трудности. Его без конца таскали с места на место, но он даже не плакал. Теперь, обернутый в бледно-лиловое одеяльце, будущий хозяин Горменгаста посапывал на руках няньки. К одеяльцу же специальными серебреными булавками была пришпилена цепь, к которой крепился меч. Меч же пока несла Фуксия. Нянька изрядно волновалась последнюю неделю, но до сих пор не могла смириться с тем, что спокойная прежде жизнь замка никак не желала входить в привычное русло. Вот и сейчас, искоса посматривая на воспитанницу, старуха бормотала:

– Как ты думаешь, ягодка, мы не опоздаем? Ни в коем случае нельзя опоздать, что ты! Ах, что за жизнь пошла – ни минуты покоя. Хорошо еще, что Титус ничего не понимает. И все равно я боюсь – как бы суета не отразилась на его нервах…

Фуксия пропустила слова няньки мимо ушей – девочку одолевали собственные невеселые думы. Что делать? Бедный отец… Доктор Прунскваллер суетится, суетится… Конечно, он делает все, что может… Но толку, признаться, от его лечения немного. Нет, только она сумеет помочь отцу прийти в себя!

Так, думая каждая о своем, женщины не заметили, как дошли до трапезной залы. Завидев Фуксию еще издалека, Свелтер не упустил случая подчеркнуть свою лояльность – он распахнул дверь трапезной, изображая самую лучезарную улыбку, на которую был только способен. Впрочем, истовость шеф-повара оставалась невостребованной: Фуксия даже не удостоила его взглядом. Оказалось, что юная герцогиня и госпожа Слэгг были последними – остальные уже собрались. Впрочем, традиция и требовала – хозяин праздника, то есть Титус, не должен был торопиться с приходом. Барквентин подошел к исполнению своих новых обязанностей со знание дела.

Войдя в трапезную, Фуксия и старуха поднялись на семь ступенек, что вели на небольшой подиум, где был накрыт стол. Юная герцогиня с неудовольствием огляделась – ну и нашли же место для торжества. Она терпеть не могла трапезную – вечно здесь сквозняк, сырость и полумрак. Словно нет комнаты получше. Девочка была рада, что взгляды присутствующих устремились на Титуса – конечно, на нее сейчас никто не обращает внимания. Это хорошо. Всегда бы так…

И тут Фуксию словно гром поразил – во главе стола стоял… отец! Девочка и понятия не имела, что хлопоты доктора все-таки дадут такие плоды, что отец сможет присутствовать на церемонии. В голове юной герцогини никак не укладывались две противоречивые картины, виденные в один день – отец, сидящий на каменной полке и ухающий, как филин, и отец во главе праздничного стола, хоть и чересчур спокойный, словно пришибленный. И все-таки – ай да доктор, ай да голова! Может, еще есть надежда… А вдруг все ей приснилось? Ну, отец на каменной полке, его вопли… Может, этого вообще не было? Сейчас же он стоит за столом, даже вон губы его шевелятся…

Между тем Свелтер, суетясь, указал няньке на кресло, к тыльной спинке которого была пришпилена крохотная бумажка с подсказкой: «Для челяди». Впрочем, такое кресло не стыдно было бы поставить хоть лорду Сепулкрейву – удобное, пышное, на пружинах. Единственное, пожалуй, неудобство для няньки – соседство с леди Гертрудой, что сидит слева от нее. Подойдя к указанному месту, старуха с тревогой посмотрела на герцогиню. Однако мать виновника торжества не выразила своего нерасположения к няньке, и та, облегченно вздохнув, опустилась в кресло. Кресло оказалось неожиданно низким – подбородок старухи находился теперь примерно на уровне столешницы. Рядом – еще одно кресло, неимоверно высокое. На кресле лежит подушка рубчатого бархата – для Титуса. Кресло специально сделано таким высоким, чтобы присутствующие могли ежесекундно видеть младенца Титуса Гроуна, будущего хозяина Горменгаста.

Справа от кресла с ребенком смирно сидит лорд Сепулкрейв. Его руки вяло покоятся на резных подлокотниках кресла, но глаза ободряюще смотрят на Фуксию, что устроилась на другом конце стола. Фуксия в этот момент смотрит на мать, и смотрит без особого одобрения. По правую и левую сторону от Фуксии расселись соответственно Альфред и Ирма Прунскваллеры. Доктору тоже откровенно скучно на церемонии. Он придирчиво осматривает гостей, ища, над кем бы посмеяться. Наконец эскулап увидел то, что искал – на голове одной из приглашенных дам слегка сбился в сторону парик из вороного конского волоса, открывая взору несколько жиденьких седых прядок. Доктор толкнул под столом колено Фуксии и взглядом указал на невнимательную гостью – оба, переглянувшись, радостно захихикали. Слева от госпожи Гертруды восседала Кора, справа от лорда Сепулкрейва – Кларисса.

Горят бесчисленные свечи, но даже они не в состоянии полностью разогнать полумрак. Пламя свечей играет на серебряной посуде и столовых приборах. Над столом уже колдует Свелтер – одетые в снежно-белые халаты поварята вносят бесчисленные блюда: тонко нарезанное пряное мясо, жареную дичь, рыбу, салаты и фрукты. Все это молниеносно расставляется на столе, и поварята опрометью бегут обратно в кухню за новой партией съестного. В углу неприметно устроился Барквентин – он может быть доволен собой, церемония идет как по маслу. Самое трудное – начать, а уж закончится все само собой.

Произнесены положенные слова, кое-какие речи еще впереди. Приглашенные жадно уничтожают плоды трудов Свелтера и его подчиненных. И есть этому причина – все знали, что на церемонии их ожидает поистине лукуллов пир, так что никто предусмотрительно не позавтракал, а особо жадные даже не стали накануне ужинать. К тому же Свелтер постарался на славу – все блюда столь аппетитно выглядят и издают такие дразнящие запахи, что слюна течет даже у сытых людей. Барквентин украдкой посмотрел на часы – пора. Кряхтя, старик поднялся с места и подошел к Титусу. Предстояло выполнить следующую часть Горменгастского ритуала. Осторожно взяв с подставки специально приготовленную фаянсовую вазу, Барквентин изо всей силы швырнул ее на пол. Потом нагнулся и стал собирать осколки, которые надлежало разложить в две кучки – одну к голове, другую в ногах Титуса. Посуду бьют обычно на счастье, осколки вазы по традиции символизировали счастье через разум и счастье через тело. После чего на пол полетела другая ваза – но уже бронзовая. Точная копия предыдущей, эта ваза, понятное дело, разбиться не должна. Посудина символизирует твердость и нерушимость Горменгаста, его традиций и законов.