Мервин Пик - Одиночество Титуса

Внешне непредприимчивых, их тем не менее раздирало желание покинуть эту перенаселенную мертвецкую; внешне бездеятельные, они тем не менее готовы были решиться на бегство. Благо вся троица числилась у полиции в розыске.

Рактелок с его бледным, словно побитым лицом и общим выражением мученичества. Интересующийся только собой, и если не пораженный манией величия, то очень к ней близкий. А как же то обстоятельство, что он прикован к постели? И как поступить с «остатком» неотличимых томов, столько лет подпиравших его подушку и окружавших кровать?

Кровать, благодаренье Швырку и еще одному-двум друзьям, ныне сменило кресло на колесиках. Со спинки кресла свисал здоровенный мешок. Мешок наполняли книги, придавая ему немалый вес. Несчастный Швырок, чья обязанность состояла в том, чтобы толкать кресло, книги, Рактелка и что там еще, перекатывая их с места на место, мало находил удовольствия в этом занятии. Швырок не только держался самого невысокого мнения о Литературе вообще – еще даже большую неприязнь внушали ему вот эти самые книги и в особенности то, что каждая повторяла другую и каждая требовала от его сердца лишних усилий.

Но хоть книги были и толстые, увесистые, – хорошо еще, что большую их часть Рактелок выкинул, – и хоть они повторялись дюжины раз, ни о бунте, ни о каких-то своих правах Швырок даже не помышлял. Он знал, что без Рактелка пропал бы.

Сам же Рактелок настолько был погружен в поверхностные размышления, что даже вероятие каких-то там страданий Швырка ни разу не пришло ему в голову.

Разумеется, время от времени он слышал что-то вроде стенаний, однако те интересовали его ничуть не больше, чем, скажем, скрип трущихся одна о другую древесных ветвей.

Безлунной, беззвездной ночью выбрались они из Подречья и повлеклись на северо-северо-восток. И уже через месяц миновали границу страны.

Встреча с Треск-Курантом произошла, как то и было задумано, под лысой горой. При всем присущем этому господину идиотизме, только у него одного имелись хоть какие-то деньги. Не много, как они вскоре выяснили, но достаточно, чтобы все трое смогли протянуть месяц-другой. Деньги эти немедля перекочевали в карман Рактелка, где, как он сказал, им будет спокойнее. Когда дело шло о деньгах, всю его неопределенность точно ветром сдувало.

Треск-Курант не возражал. Подумаешь. Когда-то он был богат. Теперь беден. Какая разница? Смех его остался таким же визгливым, таким же пронзительным, каким был всегда. Ухмылка – такой же бессмысленной. Реакции – такими же быстрыми. В сравнении с двумя его компаньонами, Треск-Курант выглядел сверхъестественно живым – мартышка мартышкой.

– Ну вот мы и здесь, – вскрикивал он. – В самой середке чего-то. Чего именно, сказать не возьмусь, но чего-то – наверняка. Ха-ха-ха, – и смех его задребезжал, ссыпаясь со склона горы осколками битой посуды.

– Господин Рактелок, сударь, – промолвил Швырок.

– Да? – приподняв бровь, откликнулся Рактелок. – Что вам угодно на сей раз? Опять отдохнуть, я полагаю.

– Мы прошли сегодня немалое расстояние, и все по вязкому грунту, – ответил Швырок. – Я устал. Нет, правда. Это напоминает мне те…

– Годы в соляных копях, – перебил его Рактелок. – Слышали-слышали. Все про них знаем. Кстати, не могли бы вы проявлять несколько большую осторожность в обращении с моими томами? А то вы обходитесь с этим мешком так, будто он картошкой набит.

– Если позволите мне вставить словечко, – заверещал Треск-Курант, – я бы выразил это так…

– Развяжите мешок, – сказал Рактелок, – и достаньте книги. Все до единой. Сотрите с них сухой тряпочкой пыль. А после пересчитайте.

– Знаете, когда я работал в копях, у меня было время подумать… – произнес, механически исполняя приказ Рактелка, Швырок.

– Ого! Так вы тогда думали? О чем же? О женщинах? О женщинах! Ха-ха-ха. О женщинах. Ха-ха-ха-ха.

– О нет. Вовсе нет. О женщинах я ничего не знаю, – сказал Швырок.

– Вы слышали, Рактелок? Какое поразительное заявление. Это все равно что сказать: «Я ничего не знаю о луне».

– Ну а вы-то сами что о ней знаете? – осведомился Рактелок.

– Я знаю о ней столько же, дорогой друг, сколько знаю о вас. Луна суха. И вы тоже. Но какое все это имеет значение? Мы живы. Мы на воле. К черту луну. Она, кстати сказать, трусиха. Только по ночам и показывается! Ха-ха-ха-ха!

– Луне в моей книге отведено немалое место, – сообщил Рактелок. – Не вполне только помню, где именно… но отведено, и немалое. Я говорю там или, вернее, пространно рассуждаю, понимаете? О переменах, постигших Луну. С тех пор как Молюск облетел ее всю кругом, Луна совершенно переменилась. Лишилась загадочности. Вы слушаете, Швырок?

– И да, и нет, – ответил Швырок. – Вообще-то, я думаю о следующей нашей стоянке. В копях все было иначе. Там отсутствовало…

– Забудьте о копях, – сказал Рактелок. – И уберите с моего сочинения этот ваш грубый локоть. Ах, друзья мои, друзья мои, разве то, что мы бежали из этого пагубного места, совсем ничего уж не значит? И то, что мы, как и было задумано, воссоединились? Что вкушаем покой здесь, на подветренном склоне лысой горы?

– И даже здесь каждый из нас невольно вспоминает ту мерзкую схватку. И просто с души воротит, – сказал Швырок.

– О господи! Да уж, та еще была драка. Кости, мышцы, сухожилия, внутренние органы и прочее подобное, так и летели во все стороны, но какое значение все это имеет теперь? Вечер ясен, вон, даже две звезды показались. Впереди у нас жизнь… или что-то схожее с нею. Ха! Ха! Ха!

– Да, да, да. Это я все понимаю, Треск-Курант, и все-таки поневоле гадаю…

– Гадаете?

– Да, о том юноше. Никак он не идет у меня из головы, – сказал Швырок.

– Я-то его почти и не разглядел. Слишком низко расположился. Но по тому, что я видел, а также исходя из моего жизненного опыта, я сказал бы, что он получил хорошее воспитание.

– Хорошее воспитание! Ха-ха-ха-ха-ха! Как интересно!

– Интересно! Дурак! Вы думаете, я провел в Подречье всю жизнь? Я когда-то был камердинером!

Швырок распрямился во весь рост.

– Роса поднимается, – сказал он. – Надо разжечь костер. Что до того молодого человека, я многое дал бы, чтобы снова увидеть его.

– Безусловно, – сказал Рактелок. – Посмотреть на него стоит. И все-таки, почему мы должны желать?..

– Увидеть его? – воскликнул Треск-Курант. – Почему мы должны? Ого! Юноша и его друг-крокодил. Ого! Какая пища для домыслов!

– Предоставьте это мне, – сказал Рактелок. – У меня голова точно компас, и нюх как у ищейки. Ваше дело, любезный Швырок, обустраивать наши стоянки и ухаживать за моими томами… ваше, Треск-Курант, добывать нам фураж и сворачивать курицам шеи. Ах, дорогой мой, как ловко и быстро вы движетесь, когда луна злорадно восходит над селами, серебря и исчерняя дворы. Как ловко и быстро подбираетесь к живому инвентарю. Если мы когда-нибудь встретимся с юношей, то отметим это вином и индейкой.