Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-консорт

Зайчик оскорбленно рванулся с места и с тяжелым грохотом копыт послал мощным прыжком свое могучее тело следом. Обратный путь всегда короче, но на этот раз мы без заснувшей у меня на груди Астриды, так что едва за спиной скрылись башни ныне ее замка, как впереди поднялись высокие стены Беллимины, прекрасного стольного града королевства, которое мне вовсе не пришлось завоевывать. Во всяком случае, в традиционном понимании.

Мы пролетели под аркой ворот, люди отпрыгивают с испуганными возгласами, мимо пронеслись стены домов, улицы все‑таки могли бы строить и пошире, наконец площадь, ряд дворцов, еще площадь, там дворцы уже помощнее, и вот — королевский, красочный и грозный, торжественный, олицетворяющий силу и неумолимую власть.

Бобик сразу исчез, я устроил Зайчика и пообещал наведываться в его конюшенные хоромы, а когда вышел на свет, во двор из здания выбежал граф Меркель, крайне взволнованный и запыхавшийся настолько, что даже не станцевал церемониальное приветствие канцлера принцу — консорту.

Я остановился в ожидании, а он возопил:

— Ваше высочество!.. Ваше высочество!

Я спросил с подчеркнутым испугом:

— Что стряслось? Пальчик прищемили?.. Или, не приведи Господь, Ее Величество прищемило… шлейф и теперь он истекает дымящейся кровью?

Он вскрикнул:

— Ваше высочество! Куда вы девались? Вы как будто забыли, что на завтра назначена коронация Ее Величества!

Я изумился:

— Разве завтра не завтра? Или я пропустил реформу календаря?

Он простонал:

— Подготовку!.. Репетицию!.. Отработку осанки, жестов, милостивой улыбки… Как можно?

— Все в порядке, — заверил я. — Наверстаем. Я знаю такие жесты, о — го — го!

— Не наверстаете, — вскрикнул он. — Уже ночь, а коронация начнется…

— Что, с утра?

— Нет, Господи, — сказал он с надрывом, — но в полдень! Времени совсем нет, уже вечер!

— Ха, — сказал я, — успею и выспаться, и вообще.

Он заломил руки в смертной тоске.

— А если что‑то пойдет не так?

— Прекрасно, — сказал я с чувством. — У лордов и прочего народа будет о чем позубоскалить. Это сближает! Всех со всеми и высоко стоящим правящим классом. Но не надо бежать вешаться так уж сразу, граф! Даже на шелковой веревке. Вы все еще граф? Жаль, я бы дал вам герцога раньше, чем Ротильда, но, увы, вы все равно останетесь верны королеве, так что оставайтесь графом. А насчет коронации… мы постараемся провести все так, чтобы комар носа не подточил.

— Это мы стараемся, — вскрикнул он обвиняюще, — а вас неизвестно где и что носит!

— А может быть, — сообщил я заговорщицки, — я в уединении сочинял оду Ее Величеству?

Он посмотрел с надеждой.

— Правда? Как замечательно!

— Я тоже так думаю, — ответил я. — Обожаю подносить сюрпризы под самый нос. Ну, я пошел, досочиняю кое‑что до рифмы.

В большом зале, а также в двух соседних громко играет музыка, слышится дружный топот, несколько десятков пар одновременно подпрыгивают и опускаются на каблуки, то ли местный танец, то ли некий общекоролевский, никогда не разбирался в них, понятно только, что завтра разойдутся вовсю, а пока только репетиция.

Заглянул, проходя мимо двери, у всех такие серьезные лица, то ли разучивают новые движения, то ли опасаются, что худших танцоров отправят к хирургу. Музыка, конечно же, проще не бывает, но здесь другой пока не знают, дудки да смычковые, даже барабан я внес в этот мир совсем недавно, здесь считается, что я его придумал для военного зова.

Мельком увидел Ротильду на троне, величественная и прекрасная, сидит в царственной позе, опустив руки на подлокотники, в лице смелость и решительность, непросто моим военачальникам придется отстаивать принципы, от которых я велел не отступать.

Это в самом деле королева, мелькнуло восхищенное. В каждом движении, жесте, повороте головы, гордом и властном взгляде. И одета, как королева: в простом синем платье, густо расшитом жемчугом, но без излишней пестроты и так раздражающих мужчин фижмочек и оборочек. Даже не знаю, почему раздражают, просто раздражают, но похоже, ей тоже не нравятся, потому и велела сшить такое платье, что именно ей по вкусу… и плевать на то, что и мужчинам нравятся именно такие.

Неглубокий продольный вырез, но грудь не видно, на шее ожерелье из синих камешков, настолько недрагоценных даже с виду, что могут быть и амулетами, хотя для амулетов все‑таки слишком красивы.

Я еще раз взглянул украдкой на сильное лицо умной и властной женщины, что вообще‑то сейчас занимается ерундой, и направился к лестнице, где почти на самом верху наши королевские покои.

В нарочито узком коридоре, это чтоб легче держать оборону, один стражник и один слуга вблизи моей двери. Оба лишь проводили меня равнодушными взглядами, в Баллимине как‑то все забыли, что это я привел сюда Ротильду, а не она прибыла сама, ведя в арьергарде мужа — консорта.

Бобик ворвался следом, сытый и довольный, обычно поджарое брюхо отвисает, как у коровы, пробежался по обширной комнате и тяжело грохнулся в самом центре на ковер.

— Завтра, — сказал я ему, — завтра похудеешь, морда. Будет тебе веселая пробежка до самого Геннегау!

Он посмотрел на меня сонно и уронил голову на лапы. Если завтра в путь, то надо не просто успеть поспать, но и выспаться, говорил весь его вид.

Я снял через голову перевязь с мечом и поставил у изголовья. Все верно, завтра после коронации сразу же унесусь к морю… и начнется настоящая работа: флот, железная дорога, посмотрим, что успели придумать наши алхимики, чтобы ускорить технический прогресс, а уж социальным я обеспечу, пусть только ахают и разводят руками, удивляюсь такому сладкому падению нравов…

Бобик поднял голову и посмотрел очень внимательно и настороженно. Я повернулся в постели, со стороны двери по направлению к ложу идет молодая женщина в почти полностью прозрачном платье.

Двигается медленно и очень неторопливо, переступая ногами, как манекенщица, очень эротично, сочная и налитая чувственностью от пяток и до кончиков ушей, крупная грудь с оттопыренными дойками колышется при каждом шаге.

На середины комнаты, глядя мне прямо в глаза, с улыбкой обнажила левую грудь, нежно — белую с сильно вытянутой вперед красной выпуклостью на конце.

Голова моя моментально накалилась, в черепе суматошно носятся тысячи, миллионы мыслей, идей и даже планов, сердце начало бухать мощно, перекрывая потоки крови в мозг, он сейчас ни к чему, и направляя в более необходимые места, а я таращил на нее глаза и не двигался, стараясь понять, что делать… и делать ли.

Она грациозно остановилась у незримой черты, сочное тело покачивается, по нему пробегает сладостная волна, выставляя лакомые для жадного хватания места, а полные губы раздвинулись в удивленно — иронической улыбке.