Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц

— Ричард!..

— Ричард Завоеватель!

— Слава Ричарду!

На меня продолжали бросаться со всех сторон, я остервенело рубил, наконец закричал бешено:

— Кто не бросит оружие немедленно, тот будет повешен!

Кто-то растерялся, другие же, напротив, ринулись вообще озверело. Я рубил, крушил, повергал, сбивал с ног, затем сзади послышался храп, это Зайчик идет следом, закрывая мою спину, а иной раз и вырываясь вперед.

Я вскочил в седло, пронесся через зал и, заслышав крики и лязг оружия наверху, направил арбогастра по широкой каменной лестнице.

Он с удовольствием прогрохотал копытами по ступенькам, укрытым красным ковром. На втором этаже идет ожесточенный бой, я надвинулся сзади, как буря.

— Всем, — прокричал так, будто я на горе, а они далеко в долине, — сложить оружие!..

Нападавшие оглянулись, а уцелевшие защитники, тяжело дыша, прислонились к стенам, не выпуская из рук мечи. Глава отряда, высокий ладный рыцарь с жестоким высокомерным лицом, всмотрелся в меня, глаза в изумлении расширились.

— Ричард Завоеватель? — вскрикнул он в замешательстве.

— Он самый, — отрубил я. — Граф Табард, неужели вы думали, что я оставлю свою супругу в одиночестве? И хотя она сделала ошибку, отправившись сюда одна, но сейчас в Мезину вошла моя огромная и могучая армия, что только что с легкостью сокрушила Ламбертинию. Как вы понимаете, только за то, что мою супругу посмел обидеть тамошний герцог!

Он смотрел на меня исподлобья, голос его дрогнул от сдерживаемого гнева:

— Но здесь не Ламбертиния…

— Но я все тот же Ричард, — отрубил я холодно. — Хотите погибнуть? Это легко. Но еще от вас сейчас зависит — погибнет ли Мезина!.. Меня легко разозлить, граф. А я страшен в гневе… Ну скажите, скажите, что Мезина мне не по зубам?

Он всмотрелся в мое лицо, огонь в глазах медленно погас, из груди вырвался отчаянный вздох, а рука со злостью швырнула меч мне под ноги.

— Хорошо, сдаюсь.

Я повел строгим взглядом в сторону его людей, они тоже с великой неохотой начали бросать оружие. Защитники, дышат все еще бурно, смотрят на меня во все глаза, как на появившегося прямо с небес ангела.

— Поднимите меч, граф, — велел я. — Я принимаю вашу присягу на верность. С моей стороны было бы глупо разбрасываться такими ценными кадрами.

Я покинул седло и прошел мимо, а за спиной слышал, как он медленно поднял меч и двинулся за мной. Спину немного холодит недоброе предчувствие, но граф должен дорожить репутацией благородного рыцаря, он скорее умрет, чем ударит в спину.

С другой стороны, он просто сдался, а не приносил мне присягу на верность, это я нарочито сделал такой ход, и ему теперь надо либо воспротивиться и громко заявить, что присягу не приносил и не принесет, либо… сделать вид, что да, так уж получилось, теперь он мой вассал, чему не рад, но честь рыцаря требует служить Ричарду Завоевателю…

Так дошли до комнат, откуда я слышал крики и лязг металла. Я пнул дверь, створки распахнулись и с силой ударились в стены.

В глубине комнаты пятеро дерутся с троими, а во главе тройки великолепная Ротильда с полным ярости лицом, развевающимися красными волосами и мечом в руке. Она в полном рыцарском доспехе, только шлем с нее сбили, он откатился на середину комнаты, она дерется люто, а ее стараются прикрыть двое рыцарей, оба уже ранены.

Я прогремел страшным голосом:

— Прекратить!.. Кто не бросит меч — на виселицу!

Все остановились и смотрели на меня, выпучив глаза. Меч никто не бросил, да я на это и не рассчитывал, но граф Табард встал рядом со мной и сказал сломленным голосом:

— Прекратить сопротивление. В Мезину вторглась армия Ричарда Завоевателя. Мы все в его власти.

Пятеро нехотя убрали мечи в ножны, а Ротильда, с клинком в руке, бросилась ко мне. Громадные изумрудные глаза горят дивным огнем, подсвеченные изнутри, никогда не была такой прекрасной, неужели и женщин оружие так возбуждает?

— О, Рич…

Я стиснул челюсти, но заставил себя улыбнуться, когда она обняла меня и прижалась всем закованным в стальные пластины телом.

— Теперь видишь, что поторопилась?

Она прошептала мне в ухо:

— Прости…

— Подумаю, — пообещал я и, отстранив ее, сказал громко: — Думаю, ты знакома с графом Табардом Вустерским. Он теперь наш подданный, ибо радеет о королевстве и не желает лишнего кровопролития.

Граф смиренно преклонил перед нею колено:

— Ваше Величество…

По ее лицу промелькнула довольная улыбка, но зеленущие глаза потемнели и стали строгими. Выпрямившись, она произнесла с холодным достоинством:

— Вы не были первым, граф, кто перешел на сторону Голдвина, потому я вас прощаю. Соберите всех своих людей, мы скоро двинемся на столицу.

Граф поднялся, поклонился и поспешил к двери. Один из двух оставшихся с Ротильдой рыцарей со скрежетом поднял погнутое забрало.

— Сэр Ричард…

Я всмотрелся, охнул:

— Виконт Мальтергард? Как вы здесь оказались?

— Это крепость Лаутгардов, — напомнил он, — Лорд Гену — отец Аргентьеллы и мой тесть.

— Понятно, — прервал я, — передавайте мое высокое благорасположение отважной Аргентьелле. Сэр Дерибас…

Норберт жестом подозвал двух удальцов из своего отряда, они встали по обе стороны Ротильды, а я сказал ей злым шепотом:

— Что ты творишь? Понятно же, к чему все приведет! Тебя спасло только то, что мой конь успел опередить мою армию на пару недель.

Она охнула, зеленые глаза стали темнее зеленого бархата, что на костюме ее герольдмейстера.

— Так они еще далеко?

— Только не кричи громко, — предупредил я.

— А эти, что с тобой…

— Мои личные телохранители, — объяснил я. — У них кони Роршанга, что могут мчаться сутки быстрее всех коней на свете. Но остальная конница — увы.

— Ой…

— Ладно, — сказал я, — иди займись своими людьми. Я пока установлю контроль над крепостью. Не стоит, чтобы те, кто ворвался сюда, почему-то решили, что они и есть победители.

Мой голос, похоже, прозвучал настолько непререкаемо, что она послушно кивнула и тут же исчезла, или я, возможно, в самом деле сказал что-то немыслимо умное и правильное, хотя вообще-то хотел просто от нее отделаться.

Норберт, убедившись, что лишних нет, прошипел мне на ухо яростно:

— Что вы делаете? Нас здесь горстка!

— Какая горстка, — возразил я, — сотня!

— Всего!

— Зато какая! — сказал я с подъемом. — Всем нужно будет раздать по большому прянику. Эта сотня спасла, можно сказать, Мезину!.. Или погубила, но это неважно.

Он хмыкнул, посмотрел с интересом, но ничего не сказал, ибо помыслы гениев редко понятны простым людям, я всегда был в этом уверен, а теперь все чаще убеждаюсь. Дело за малым — стать гением, а не только казаться.