Дмитрий Бондарь - Замена

Послезавтра ветви предстояло украситься четыреста первой отметиной. Ладиэль уже представлял себе, как возьмет в руку ритуальный обсидиановый нож, как оросит место надреза коры своей кровью, и как, попросив прощения у дерево-дома, сильным и точным движением вскроет небольшой участок на ветке. Затем надрежет ножом руку от указательного пальца до сгиба в локте, перемешает натекшую кровь со смолкой дерева, аккуратно, стараясь не ронять капли, замажет получившейся массой рубец на правой руке. Остаток массы нужно будет высушить, разрезать на четыреста одну часть, и вкопать их вокруг ствола дерева, там, где узловатые корни вылезают на поверхность.

Ритуал, некогда несущий какой-то вполне определенный смысл, давно утратил начальное значение, превратившись в ещё одну хореографически безупречную красивую традицию, коих вокруг эльфов было несметное множество. Подчас Ладиэлю казалось, что вся жизнь его народа — выполнение какого-то сложного ритуала, протяженного, жестокого, ибо любое отклонение от древних традиций и расписаний наказывалось очень строго. Запущенная тысячи лет назад система жила своей жизнью, в которой менялись части, отмирали старые ветки и отрастали новые, но сама система оставалась неизменной — как чередование восхода и захода солнца. Каждому шагу, жесту и слову положено было свое место, время и обстоятельство. И никакой возможности забыть или попутать — таких слов и в языке у эльфов не было. Приходилось использовать чужие слова, приноравливая их корни к эльфийскому произношению. Не очень часто и только в отношении наказываемых эльфов. Хотя, старики (тоже человеческое слово: после двухсот весен по лицу эльфа не определишь — триста лет ему или восемьсот, а опыт у тех и других — одинаков) говорят, что тысячу лет назад и наказывать-то некого было — настолько все блюли правила.

К своим четыремстам Ладиэль уже лет пятьдесят как пребывал в чине старшего сурового садовника, и занимался как раз наказаниями проштрафившихся эль-льойффу, поэтому знал о нарушениях традиций много больше других. Выполнять свои прямые обязанности ему приходилось нечасто — один, два раза в год: все же эль-льойффу народ законопослушный и дисциплинированный, так что службой Ладиэль не тяготился. Никогда ему ещё не представлялось случая открывать «Красную книгу наказаний» по делу — не было среди лесного народа таких безумцев, которые могли быть наказаны за проступок, описанный в этой книге. Большинство провинившихся подвергались экзекуциям, описанным в «Зеленой книге», да пару раз Ладиэлю пришлось воспользоваться «Желтой». Подчас в голову Ладиэля закрадывались подозрения, что написавший «Красную книгу» был либо сумасшедшим, либо не эль-льойффу — ведь один только перечень рассматриваемых в ней преступлений вызывал шевеление волос по всему телу. И Ладиэль благодарил Великих Духов, что такой чокнутый оказался среди народа Эль-Льойффу всего один, ведь применить придуманное наказание к придуманному преступлению из «Красной книги» у старшего сурового садовника никогда не хватило бы сил.

Всё остававшееся после присутствия на службе время Ладиэль посвящал написанию «Великой истории народа Эль-Льойффу от начала времен до эпохи царствования Великих королей-соправителей Глэдирдайля и Бекердейля, посадивших тысячу лесов». Писалось трудно, потому что значимых исторических событий в упорядоченной жизни королей Эль-Льойффу почти не бывало. А дотошное описание бытовых мелочей, продолжительных церемоний и обрядов, скрупулёзное занесение в текст «Истории» самых незначительных деталей жизни лесного народа уже порядком наскучили Ладиэлю. Последнее событие, которое могло быть названо «исторически важным», было устранение руками круглоголовых семейного клана Бекердейля, после которого король-соправитель, как говорят, стал гораздо сговорчивее.

Ладиэль знал об истинной подоплеке Четвертого Освободительного Похода круглоголовых не понаслышке — ведь, кроме прямых обязанностей, на суровых садовников возлагались сношения Эль-Льойффу с внешним миром. И Ладиэль тогда покинул родной лес впервые — чтобы убедить религиозных вождей человеческой расы зачистить участок леса, принадлежавшего клану Бекердейля. Зачем это понадобилось клану Глэдирдайля Ладиэль не знал ни тогда, ни теперь. Внешне отношения соправителей никак не изменились.

А со священниками людей вышло забавно — у Ладиэля очень быстро сложилось впечатление, что в духовенство круглоголовые специально набирают самых несговорчивых. Эти важные жрецы в сверкающих одеждах не могли договориться между собой ни до чего — даже солнце, если послушать их, всходило над одним деревом в разное время и с разных сторон. Месяц обновился на небе четыре раза, а толку от переговоров не было никакого. Ладиэлю уже становилось интересно каким образом им удалось провести предыдущие три Великих Похода и захватить столько земель — если каждый настолько дорожил своим мнением, единственное достоинство которого состояло в том, что оно было отличным от других, когда один из прислуживавших эльфийской делегации человечков не шепнул ему, что для организации религиозного похода нужно обращаться совсем к другим людям.

И оказался прав — человеческие менялы — хранители серебра и золота — разработали, подписали и реализовали подходящий договор в две седьмицы. Жрецы под влиянием менял удивительным образом сразу нашли друг с другом общую точку зрения на нечестивцев Бекердейля, коварно похитивших какое-то сокровище, воодушевили народные массы, собрали и возглавили Четвертый Поход. Было одно «но», которое не нравилось Ладиэлю: сокровища Бекердейлей, среди которых было немало общеэльфийских святынь, нужно было оставить алчным менялам, но король Глэдирдайль был не против такого условия, и пришлось уступить.

И теперь, накануне своего четыреста первого дня прорастания, Ладиэль, склонившись над текстом «Великой истории», поправлял описание узора на обшлаге правого рукава выходной тоги епископа Тьенского, с которым ему пришлось встретиться на пятьдесят шестой день выполнения Тайной миссии. Ладиэлю и раньше казалось, что в тексте есть какая-то неточность — он прочел эту страницу четыре раза, пока не сообразил в чем дело! Память наконец-то восстановила перед ним картину встречи, и Ладиэль с ужасом понял, в чем состояла его ошибка! На рукаве епископа каждый третий листок, шитый по краю серебряной нитью, был не стилизованным лавром, а пальмовым двоелистником! За такую неточность Ладиэль стукнул себя по голове ладонью и, вспомнив соответствующее наставление из «Зеленой книги», провел третье(!) в этом году наказание — отсек себе мизинец по второй сустав. Палец должен был отрасти спустя пару лун, а до тех пор предстояло накрепко запомнить свою ошибку и впредь не допускать такого! Успокоенный, он внес в текст «Великой истории» необходимые исправления и улыбнулся своим мыслям.