Дмитрий Бондарь - Замена

И где-то здесь под сводами монашеской кельи в глубине строений монастыря, в темно-синей рясе с огромным святым кругом на животе, обретался старший Намюр.

Был он лишь самую малость моложе Бродерика Ланского и всю свою сознательную жизнь прожил в тени великого полководца. Так и не став даже слабым подобием Лана, Намюр бросил королевскую службу и удалился в монастырь, оставив герцогство сыну, который совсем недавно лишился головы, сделав неправильную ставку в большой игре. И судьба одного из крупнейших владений оказалась в руках младшего Намюра — шестнадцатилетнего юнца, впрочем, по мнению знавших его близко, подававшему большие надежды.

А старший из семейства мятежных герцогов за пятнадцать лет дослужился до должности приора монастыря — он бы мог давно стать и аббатом, но за время своей светской жизни так привык быть вторым, что уже давно и не помышлял стать первым. Поэтому аббатом стал его внучатый племянник из рода Танкарвиллей — Хозе Иммануил Ракоч Мария Альфонсо (у сумасшедших южан всегда чудесно раскудрявленные имена, запомнить и выговорить которые может лишь человек, долгое время проживший вместе с ними). В монашестве — брат, а потом и святой отец Родемар. Был он тоже уже в преклонных годах, обладал сложением, напоминавшим отощавшего после голодной зимы борова — широкие кости и болезненная худоба, а сросшие над переносицей седые брови, подчеркивавшие глубину непередаваемо черных глаз, и вовсе придавали аббату вид самого строгого судьи на свете. Но характер у него оказался в полном соответствии с устоявшимися представлениями о повадках южан: легкий, открытый и добродушный.

И вот с этим достойным человеком уже второй час вели беседу Бродерик и Хорст. Уже были сказаны слова приветствия и рассказаны столичные новости, а так же в сто пятьдесят шестой раз поведана (с самыми мелкими подробностями) история чудесной победы над Самозванцем. Выяснено, что один из героев битвы — лейтенант Монтро приходится аббату ближайшим родственником: всего-то родной племянник мужа троюродной кузины его покойной супруги, когда Хорсту надоело кружить вокруг да около, и он прямо спросил:

— А что, святой отец, Намюр-старший в монастыре?

Аббат поднялся из высокого кресла, в котором крутился всю беседу как беспокойный суслик и, поджав нижнюю губу, заявил:

— Отец за сына не в ответе!

— Разве не сказано: «..береги и рости плоды свои, как бережешь и ростишь злаки на поле, убирай скверну и…» еще что-то там дальше, не помню, совсем старый стал, — посетовал Бродерик.

— Сказано и другое: «…кто служит мне, не подсуден суду сынов человечьих!» — Черные глаза отца Родемара, казалось, готовы были воспламенить накидку на герцоге Ланском..

— Да позволь, святой отец, кто ж его судить-то собирается? — Огляделся вокруг Хорст. — Нет судей здесь! Только добрые друзья и братья!

— Так вы не казнить его приехали? — Неподдельное изумление едва не подняло кустистые брови аббата к самому затылку.

— Разве я похож на палача? — Удивился Хорст. И, критически осмотрев свои лопатообразные ладони, изрек: — М-да-а-а… нет, не казнить. Просто поговорить о давно минувших делах… Может быть, он что-то слышал о них от своего отца или деда?

— Что ж… коли так, я велю позвать брата Ференса, — усаживаясь в свое кресло, сказал аббат и тотчас створки дверей распахнулись, и на пороге возник послушник в глубоко надвинутом на лицо капюшоне.

— Брат Илия, спустись в келии, найди приора, он должен с братом каптенармусом составлять тратную ведомость за прошлый год. Позови святого отца ко мне, у нас гости.

— Слушаюсь, святой отец, — склонился в вежливом поклоне капюшон, монах скользнул за закрывающиеся створки дверей.

— Разговор с братом Ференсом будет проходить в моем присутствии. — Аббат посмотрел на гостей, ожидая возражений, но их не последовало.

— Как скажете, святой отец, — не раздумывая, согласился Бродерик.

В зале повисла тяжелая тишина, в которой отчетливо слышалось, как присвистывает, вдыхая воздух.

— Кстати, святой отец, — герцог незаметно подмигнул Хорсту. — Пару седьмиц назад в одной придорожной харчевне слышал занятную, можно даже сказать — чудесную, историю. Проезжий купчик утверждал, что все это случилось на самом деле, но мы с Хорстом, естественно, не поверили, и теперь, оказавшись на святой земле прославленного монастыря, я хотел бы узнать — как церковь смотрит на подобное?

— А в чем дело? — Отец Родемар выпрямился в своем кресле, предполагая услышать и осудить какую-нибудь восточную ересь, из тех, что в последнее время частенько смущала незрелые умы.

— Якобы произошло такое то ли сто, то ли сто пятьдесят лет назад, — неторопливо начал Бродерик под недоуменным взглядом Хорста. — Даже не знаю, как сказать-то… Ну, словом, жили-были давным давно три молодца. Первый был граф стареющий, второй был подмастерьем в цеху кожевенников, а третий вроде как подвизался в торговлишке…

— Очень занятно, — пробурчал аббат. — Сейчас-то нет ни графов, ни ремесленников, ни торгашей…

— Что ты, святой отец! — Открыто улыбнулся Бродерик, — этого добра во все времена хватало! Так это не история еще. А история началась, когда они, все трое, в какой-то час взмолились к Вездесущему о ниспослании кому молодости, кому богатства, кому почета… ну и прочей мишуры… Ты понимаешь, отец Родемар?

— И что? Сейчас-то, конечно, никто ни о чем подобном не молится, да?

— Что ты, святой отец! — Повторился герцог и снова улыбнулся, но теперь едва заметно. — Новизна этой истории в том, что их молитвы были услышаны и исполнены!

— В том чуда нет! — Твердо заявил аббат.

— В исполнении мольбы чуда нет, — согласился Лан. — Чудо в том, как это было исполнено!

— И как же?

— Старый граф стал молодым подмастерьем, торговец — графом, а ремесленник — торговцем!

— О нет!!! — Взревел аббат. — Я так и знал, что этим все кончится!! Опять эта восточная ересь о переселении душ! Не бывает такого — почитайте хоть писания, хоть комментаторов, хоть труды заслуженных отцов церкви!! Неотделима душа от тела до самой смерти! И не дано никому прожить чужую жизнь! Это не чудо, это ересь!

— Но почему, отец Родемар? — Хорст пришел навыручку Бродерику.

— Да потому что!

— И все же, господин аббат? Не оставляйте нас в наших заблуждениях!

— Вот как? Что ж, господа, извольте! Душа не вольна в перемещении куда вздумается. Мы все живем лишь единожды, и вторичное наше появление на белом свете состоится лишь в день Последнего Суда! Душа становится свободной от тела только в момент смерти и сразу следует в Преддверие дожидаться Последнего Дня человечества. Чтобы предстать перед очами Его на Суде и ответить вечностью за дела свои земные! Возможность прожить хоть мгновение за другого означает крах замыслов Всевышнего и величайшую победу Нечистого, ибо святой может испачкаться чужими деяниями в теле грешника, а грешник заменить пред людьми праведника!