Гильберт Бриссен - Книга Лазури

— Что ж, выспись хорошенько, на тебя вся надежда.

— Не вся, мастер. Тебе тоже придется постараться.

Соусейсеки все уверенней обращалась с серебряной сетью. Ей уже не нужно было постоянно держать руку на центре узора, чтобы контролировать пучки нитей-паутинок. Пробные рисунки простыми чернилами были достаточно уверенными, но Соу продолжала тренироваться.

Черные знаки собирались в сложные чертежи на лопатках и на плечах. Извилистые дорожки мелких символов отходили к локтям, слегка поднимались по шее, смешивались с несколькими серебряными «солнечными кругами». Сложнее всего было работать с левой лопаткой, где очень тесно соприкасались черное и красное плетения — над ней и работала Соу, стараясь запомнить расположение узоров на ощупь. Непростая задача, даже для волшебной куклы — я бы точно не справился.

Наконец, после долгих часов ожидания, она отложила в сторону перо и открыла глаза. Серебряные кисти свисали с ее рук, словно диковинные меховые браслеты.

— Смой чернила, мастер, и приступим.

— Поесть не хочется?

— Потом поужинаем, когда все будет сделано.

— А вдруг голод подкосит мои силы и не даст пройти испытание плетения?

— А вдруг я спутаю ощущения от твоей лопатки с куриной ножкой и нарисую приправы вместо символов Либер Кламорис?

— Убедила, убедила, так и быть, отложим все на потом.

— Постарайся не использовать нити, я расположила их в удобном порядке и…

— Хорошо, не буду, конечно.

— Мне пришлось использовать твою память.

— Надеюсь, ничего важного ты не трогала?

— Не знаю…это была музыка, наверное. Я старалась заменять поменьше. Прости..

— Да ерунда, забудь. Главное, что я не забыл, как ходить или дышать.

— Мастер!

— Да шучу я, шучу…

У черного был особый запах. Когда Соусейсеки открыла тигель и дом погрузился во мрак, благоухание наполнило комнату нежным облаком. Онемевшее от новокаина тело не чувствовало прикосновений пера, но серебряные нити давали более-менее четкое представление о происходящем. Управлять ими я не пытался, но чувствовал происходящее достаточно хорошо.

Соу уверенно чертила знаки, постепенно подбираясь к наиболее сложным местам, и чем гуще становился узор, тем более странные чувства охватывали меня. Чувство времени пропало — я не знал, как долго нахожусь в темноте, ощущая лишь прикосновения к самому себе. Мысли, до этого теснившиеся нестройным потоком, стали вялыми и вязкими. Усталости тоже почему-то не было, хотя я и держал расправленные в стороны руки уже…сколько? Быть может, мгновение? Или века?

Я почувствовал, как смешиваются узоры на правой лопатке — серебро задергалось, выходя из-под контроля Соусейсеки, но вместо того, чтобы удерживать его, она выпустила нити и ловко подхватила пучок из другого «солнечного круга». Освобожденные паутинки, казалось, зашипели, бросаясь в сплетение с черными знаками — а затем я провалился в их трясину.

Это было похоже на падение в сердцевину черно-белой воронки — даже голова закружилась в приступе морской болезни. Свет резал глаза, и пришлось зажмуриться, ожидая продолжения. Продолжения, которое не замедлило наступить.

Я парил в переливающихся искрами облаках, медленно опускаясь вниз. Позади осталось буйство вращения, и тошнота почти прошла.

Спустя еще несколько минут ноги мои коснулись изрезанной причудливыми завитками красной тверди, и было просто догадаться, что Соу добралась до левой лопатки. Место, в котором я очутился, было похоже на поверхность огромного клубка тонких ниток, спутанных в невероятный узел. Широкие и узкие полоски черных и серебряных знаков падали с неба, словно струи безумного ливня и исчезали в порах багряной поверхности.

Странное место — и что в нем делать мне?

Сперва я шел без цели и повода — просто чтобы занять время. Потом сидел, глядя на ставший уже знакомым и однообразным пейзаж. Пробовал прочесть незнакомые буквы, искал в них систему. Считал черные и белые струи, сбиваясь из-за однообразия. Плакал. Молился. Спал.

Мне пришло на ум, что черный имел особый запах. Так должны были бы пахнуть асфодели.

Я пробовал разорвать красные нити, чтобы зарыться вглубь, но это было больно. Я пробовал поедать падающие вниз знаки, но они вышли из меня сквозь кожу, смешно щекоча, словно заживающие раны. Я кричал, но даже не сумел сорвать голос.

Мне положено было сойти с ума и вечно скитаться в собственных Елисейских полях. И сошел бы, и сдался бы, если бы не вера в то, что где-то там, наверху, Соусейсеки продолжает рисовать черным на моем неподвижном теле, и когда-нибудь закончит чертеж.

Я перестал искать выход. Смирился с беспомощностью. Просто сел и расслабился. Если нет сил изменить реальность, придется менять себя.

Вся жизнь мало-помалу вырастала из, казалось бы, разрозненных и беспорядочных воспоминаний. И во всей ее яркости и тусклости был урок, который я не видел раньше — и о котором не хотел бы и думать в других обстоятельствах. Все было равно. Те события, которые казались важными и ключевыми, представлялись малозначительными, то, что злило и мучило, оказалось мелочью, равной по силе отнятой конфете, то, что представлялось желанным, оказалось смешным. Истинно ценными оказались мелочи, которых никто не замечал — и тогда все мои планы рухнули, словно колосс на глиняных ногах. Стали не нужны сила и слава, богатство и власть, которыми мир манил меня, как и всех остальных, с малого детства. Иллюзии, не более — вот чем был блеск грез, и лишь затуманенный разум раскрашивал их в радужные цвета.

Соусейсеки. До этого я считал, что рано или поздно нам придется расстаться и я обращу приобретенные силы себе во благо. А теперь…это благо было ничем, пустышкой — по сравнению с ней.

Я поднялся с красного, поднимая голову навстречу черно-белому небу. Новое решение росло и ширилось внутри, грозя разорвать хрупкую клетку из ребер. Я закрыл глаза, готовясь сделать что-то…и очнулся.

— Мастер, я закончила. Как ты, в порядке?

— Соу. Черный указал мне, что делать дальше.

— Мастер?

— Я останусь с тобой до конца, каким бы он ни был, — я обнял Соу, понимая, что дороже нет ничего во вселенной, — потому что… слишком уныло было бы даже пытаться жить без тебя.

Мне все же пришлось рассказать подробнее о том, что случилось при нанесении черного плетения. Соусейсеки слушала внимательно, не перебивая, и видно было, что рассказ навел ее на определенные мысли.

— Пожалуй, я сегодня без света не засну, — закончил я.

— Я выброшу остатки краски, чтобы она не напоминала тебе…

— Оставь. Такое бывает полезно вспомнить, к тому же у меня есть виды на этот реагент. Кто знает, когда может понадобиться темнота?

— И тебе будет легко воспользоваться ею при необходимости?