Макс Далин - Слуги зла

Я слушал ее, и в душу постепенно сходил горный покой. Мои друзья отдыхали. В очаге варилось вяленое мясо, а каменная плошка на столе, куда Паук, Шпилька и Задира выложили наши припасы, уже опустела. Стояла блаженная горная тишина, нарушаемая только ровным шумом генератора громовых сил и вытяжек, далекими звуками поселка и треском пламени. Из ниши у очага, слабо освещенный отблесками огня, на компанию товарищей смотрел пустыми глазницами старый орочий череп — принесенный из изгнания Господин Боя, чтимый предок, любящие родичи которого, как видно, не захотели разместить его в оскверненном эльфами Последнем Приюте.

Я полулежал на тюфяке, слушая разговоры аршей и глядя в огонь, и думал, что мой дом — Теплые Камни, мой дом — Черные Провалы, мой нынешний дом — орочьи пещеры, где бы они ни находились. Так же, как орк-наемник, я был готов ощущать каждый принявший меня клан собственным… и сражаться за него, как за свой собственный потерянный человеческий мир.

Мы продолжили путешествие не по горам, а под землей, дорогами Морайи. Я знал, что в конечном счете через Морайю можно выйти к самой границе Пущи, тем более сейчас, когда ее граница сдвинулась в сторону человеческой столицы; арши тоже это знали. Правда, они не слишком любили пользоваться выходами, расположенными слишком близко к Пуще, но для дела презрели опасность и возможные неприятности. Идея войны с королевой Маб и глубокой разведки очень занимала здешних стратегов. Я слышал, что вожак Морайи, старый арш, носящий уважительное имя Кошмар, даже послал кого-то из своих бойцов в орочьи кланы, живущие на отрогах Черных Гор, предупредить соседей и позвать их с собой.

По этим подземным путям мою команду провожал Репейник, молодой боец, тихий, задумчивый и калека. В последнем бою за Морайю он лишился правой руки по локоть, ранение прекратило его карьеру как воина, и инженеры взяли его к себе в ученики. К нынешнему времени Репейник научился отменно разбираться в картах и вывел нас через удивительные места кратчайшей дорогой.

Морайа, обжитая эльфами и переделанная ими в духе Света, закончилась на удивление быстро. Эльфы не умели так лихо ориентироваться в подземном мире, как созданные для пещер орки. Многие лазы, ведущие в глубокие переходы, растянувшиеся на сотни миль, подгорные мастера просто заделали, опасаясь нападения какой-нибудь неожиданной нечисти — подозреваю, что в глубине души и эльфы, оказываясь под землей, начинали истово верить в Барлога. Дикие пещеры, лишенные разработанной системы вентиляции и освещения, сложные и узкие ходы, зовущиеся в обиходе аршей «шкуродерами» за прямую возможность оставить на шершавых стенках не только клочья одежды, но и куски собственной шкуры, провалы и подъемы, подземные озера — все это мало интересовало подданных королевы Маб. Даже спускаясь под землю, эльфы, в сущности, оставались наземными жителями, им не хватало неба и леса; вряд ли каменная имитация могла бы потешить по-настоящему что-нибудь, кроме самолюбия. Нехоженые бездны и тьма, близкая к Предвечной Тьме, казались моим бывшим соратникам — да и мне до некоторого времени, чего уж там! — отвратительными и ужасными.

А вот орки видели все эти провалы и лабиринты девственными и прекрасными, как дикий лес, не знавший топора. Я следовал за местным проводником, слушал суждения моих друзей и мало-помалу проникался потусторонней прелестью пещер. При свете орочьего фонаря, тусклого, но не коптящего, как факелы, я рассматривал фантастические колонны, созданные не чьими-то руками, а многовековой неторопливой работой грунтовых вод — поверхность их казалась гладкой на ощупь, как шелковая. Натеки известковых отложений на стенах казались изысканными окаменевшими драпировками; бахрома сталактитов кое-где соединялась со сталагмитами, выраставшими из пола, превращаясь в фантастическую решетку. Иногда встречались совсем уж чудные предметы, вроде естественных, появившихся сами собой статуй: выступающий из стены пещеры кусок породы, к примеру, вода так обработала, что он сделался необыкновенно похож на драконью морду с одним приоткрытым глазом и длинными шипами, растущими вверх по хребту. На карстовой плите под этой волшебством созданной драконьей головой арши оставляли свечи и сушеное мясо для того, кто, возможно, будет нуждаться в свете и пище, блуждая по дальним переходам. Репейник рассказал, что местные называют это действо «кормлением дракона»:

— Ведь не просто так он тут завелся. Ухмылочка Барлога, скорее — милость, но все равно надо, чтобы все было хорошо и по горной чести…

Я бы солгал, начав утверждать, что за время путешествия мое человеческое естество ни разу не дрогнуло от ужаса перед подземными безднами. Мрачная красота пещер связана для человека с ужасом неразрывно. Я потерял счет времени; жители Морайи снабдили нас более чем скудным провиантом, и мне казалось, что его не может хватить в пути, растянутом на месяцы, хотя на поверхности можно было бы добраться до границы Пущи за пару недель. Иногда вдруг казалось, что Репейник заблудился — и тогда веселые голоса товарищей повергали меня в отчаяние и панику. Приходилось делать серьезные усилия, скрывая свою человеческую слабость — мой разум уже хорошо знал, что орк не может заблудиться под землей, только душа подсолнечного существа никак не могла поверить до конца.

Меня странным образом успокаивали орочьи тычки и пинки. Прикосновение кого-нибудь из друзей в темноте, его голос, его запах моментально убивали ощущение одиночества и безвыходности. «Эльф, тут узкий карниз, давай руку!»… «Эльф, ты что, уснул на ходу?»… «Эльф, слышишь, как камни поют?» — и мне вдруг померещился необыкновенно далекий и очень тихий, на пределе слуха, звук: то ли звон крохотных колокольчиков, то ли нежное гудение туго натянутой струны. Я не знаю, слышал ли я то, что слышал, был ли это пещерный морок, наваждение, вызванное бархатной тишиной подземелий, или некий неописуемый хозяин здешних пещер и вправду даровал мне возможность на миг услышать музыку орков, тайную мелодию подземного мира…

Здесь, под землей, оказалось куда больше жизни, чем представляется существам, живущим на поверхности. Репейник предупредил о зале, населенном летучими мышами, и погасил фонарь. Я, оказавшись в непроглядном мраке, вцепился в рукав Паука изо всех сил.

— Ты не дергайся так, Эльф, — сказал Паук. — Мышки как мышки. А мы тебя не потеряем, я тебя все время чую.

Слепая темнота тем не менее изрядно давила на нервы. Мне пришлось нащупывать ногами неровности пола; Паук поддерживал меня, когда я почти падал, остальные хихикали над моей беспомощностью, но, похоже, были готовы тоже прийти на помощь — иногда я чувствовал чью-то руку на своем локте. Задира ткнулся в мое ухо носом; это насмешило и подбодрило.