Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

Хранителем Тайны Лонгботтомов, которых Дамблдор так же неожиданно, как и Поттеров, внезапно решил надежно укрыть как‑то в середине осени через полтора с лишним года после того, как услышал пророчество, была выбрана почтенная матушка Фрэнка, Августа. Ей повезло, что я не успел заняться ею. Заклинание Доверия — лишь иллюзия безопасности, коль Хранитель Тайны не может надежно за себя постоять. Августа Лонгботтом была, разумеется, более сложной задачей, нежели старина Хвост — возможно, было даже проще попросту убить ее и постараться найти Лонгботтомов до того, как заклинание наложат вновь. Разбираться с этой задачей я поручил братьям Лестрейндж, Рабастан некогда был однокурсником Августы, тогда еще Флинт, и они не плохо общались. Впрочем, им не удалось ничего вытянуть у нее, и, если бы с моим исчезновением Лонботтомы не возомнили себя свободными и не покинули убежища, глядишь, четверо вернейших моих слуг смогли бы избежать заключения в Азкабане. Немудрено, что они кинулись именно к этим двоим за ответами на свои вопросы, ответами, которых те дать не могли — ибо, как и многие другие, были лишь марионетками в руках Дамблдора и его идей.

Хэллоуинская катастрофа — целиком и полностью моя глупая оплошность. Следовало на многое обратить внимание. И на выбор доступных и слабых Хранителей, и на сам факт этого внезапного создания мудреной защиты: будто Дамблдор устал ждать моей реакции на пророчество и начал подталкивать меня, указывая, что эти люди действительно опасны, раз их укрывают и прячут столь усердно. Наш общий друг Северус поведал ему о моих изысканиях касательно Поттеров и Лонгботтомов еще незадолго до заветного июля, столь плодовитого на опасных для меня младенцев. Он говорил со мной, потом он пошел к Дамблдору. Этот проныра был влюблен в мать Гарри Поттера. Мои вопросы касательно ее персоны открыли ему глаза на то, чью жизнь своим доносом он поставил под угрозу, и с тех пор Северус старался сделать всё, чтобы спасти Лили Поттер. Он зародил в Дамблдоре надежду использовать эту ситуацию в борьбе со мной. Но старый интриган бесконечно долго медлил с надлежащей защитой — а я тем временем копался в прошлом двух интересующих меня семейств. Но не делал шага, которого ожидал старик. Наложением заклинания Доверия он наделся подстегнуть меня к действиям и приходиться признать, что ему это удалось. Я допустил непростительный промах. И поплатился за него.

Отправляясь в тот Хэллоуин в Годрикову Впадину, я собирался не просто убить опасного ребенка, но создать при этом Хоркрукс. Чтобы не расходовать душу понапрасну.

Я нес с собой для этого меч Годрика Гриффиндора. Но, как ты знаешь, всё пошло прахом. И даже мой меч, с таким трудом добытый, достался Дамблдору. О том, как во время незаконченного ритуала частица моей души вселилась в мою же волшебную палочку, но не была там запечатана, и как мне удалось скрыться, я уже рассказывал тебе когда‑то.

Я должен был быть внимательнее с Лили Поттер. Признаюсь, я посчитал, что сломил ее в ту ночь, что она позволит мне убить ребенка, и я смогу удовлетворить смиренную просьбу Северуса и сохранить ей жизнь.

Впрочем, это наш общий друг мне уже простил. После того, как я отдал ему свое воспоминание о том вечере. — Волдеморт странно улыбнулся.

— Какое воспоминание?

— Очень занятное, — прищурился Тот–Кого–Боялись–Называть. — Во флаконе с сиреневой пробкой. Думаю, Северус всё еще хранит его у себя, и, наверное, тут, в замке — сомнительно, чтобы он отнес его в дом, который делит с Нарциссой. Оно раскрыло ему Лили Поттер с новой стороны.

Заметь, как занятны превратности судьбы, Кадмина. Северус, с детства влюбленный в Лили Эванс, безошибочно почувствовал ее кровь в Нарциссе Блэк. Его с самого начала словно магнитом тянуло к этой женщине — и он даже признает, что она всегда чем‑то неуловимым напоминала ему Лили. А ведь Северус понятия не имеет о том, что у этих женщин один отец.

В отношениях с сестрами Блэк мы с ним чем‑то похожи.

Странно всё‑таки складывается жизнь. Женщины семьи Блэк играют в моей судьбе удивительные роли…

Гермионе не давало покоя всё, что рассказал ей Темный Лорд.

Гарри Поттер — ее кузен! Нарцисса и Беллатриса с Лили Поттер — сводные сестры!

У Волдеморта появился еще один Хоркрукс, кроме Нагайны.

Да к тому же это открытие, что ее дочь может перенимать эмоции Гарри. Ожидаемое, но всё равно неприятное и ужасное.

А еще Гермионино любопытство теперь нещадно беспокоил загадочный флакон с сиреневой пробкой, некое воспоминание Темного Лорда, из‑за которого Северус простил тому убийство своей возлюбленной. Действительно ли простил?

Вроде как, да. Помнится, много лет назад Снейп упоминал, рассказывая Гермионе о своих отношениях с матерью Гарри, что недавно ему стало известно нечто такое, чего он никогда не сможет ей извинить и что теперь он больше не считает себя повинным в ее смерти.

Так что же такого совершила Лили Поттер в ту роковую ночь?

Флакон не шел у Гермионы из головы.

Даже в сизом тумане Тэо она бесконечно, раз за разом, только и делала, что проникала в спальню Северуса и находила там загадочное воспоминание. Но стоило ей коснуться его неспокойной поверхности в каменном Омуте памяти, как видение обрывалось, занозой мучая разум молодой ведьмы.

Но это было так глупо.

Мало того, что она никакого права не имела влезать в личную жизнь мастера зелий и красть у него воспоминания, подаренные Волдемортом. Это бы еще полбеды. Но ведь флакона может не оказаться в его комнате, она может его не найти, или же Снейп застанет ее за этим занятием… Да всё, что угодно!

Это было глупо до безумия.

«Глупо до безумия», — в очередной раз сообщила себе Гермиона в следующий понедельник вечером, отослав Рона сообщить Женевьев об отмене дополнительных занятий и стуча в спальню профессора зельеварения.

Проникать сюда в его отсутствие она не решилась — что‑то могло стеречь помещение, когда нет хозяина, подать ему сигнал вынуться или запомнить, кто и зачем нарушил границы личного пространства преподавателя. Нет, в эту комнату нужно было попасть с разрешения ее владельца.

— Кадмина? Что‑то произошло?

Снейп, представший перед ней на пороге в неизменном черном облачении, посторонился и впустил нежданную гостью в комнату, смерив предварительно долгим удивленным взглядом.