Рик Янси - Ученик монстролога

— Хорошо, капитан, — только и произнес он.

— Скажи мне, Бернс, ты знаешь какую-нибудь молитву? — спросил капитан.

— Я христианин, сэр.

Варнер усмехнулся и поудобнее устроил ружье на коленях. Оно было очень тяжелым и отдавило ему ногу.

— Я тоже, но христианин христианину рознь, Бернс. Ты молишься?

— Когда был юным, не молился, — признался Бернс. — Сейчас делаю это чаще, капитан.

— Хорошо, — сказал капитан. — Прочти молитву, Бернс, и вставь словечко за своего капитана.

Бернс послушно склонил голову и начал читать «Верую…». Он произносил слова тихо, вкладывая в них всю душу. Когда он закончил, оба мужчины были глубоко тронуты, и Варнер спросил, не знает ли Бернс двадцать третий псалом.

— Это — мой любимый, — признался он. — «И когда пойду я дорогою смерти, то не убоюсь…» Ты знаешь его, Бернс? Прочти, если знаешь.

Бернс знал, и Варнер прикрыл глаза, пока тот произносил. «Господь — пастырь мой. Не будет у меня…» Слова молитвы успокаивали Капитана, они напомнили ему детство, мать и то, как она держала его за руку во время церковной службы, напомнили долгие поездки на лошадях воскресным днем и восхитительные семейные обеды, переходящие в ужин. «Душу мою оживляет…» Как мимолетны безмятежные дни детства! Как странно, что будущее представляется таким далеким, и как мгновенно, словно на крыльях птицы, оно прилетает! Не успеешь и глазом моргнуть, а маленький мальчик, сидящий с мамой в церкви, уже зрелым мужчиной в страхе прячется в темноте каюты корабля.

— Спасибо, Бернс, — пробормотал капитан. — Так хорошо.

— Спасибо вам, капитан, — сказал Бернс. — Теперь стало легче.

Его ноги задергались. Голова откинулась на ступеньку с глухим стуком, глаза закатились, а из открытого рта хлынула кровь, заливая грудь, заливая дергающиеся ноги. Живот вздулся и лопнул, словно воздушный шар, наполненный воздухом. Пуговица пролетела через кабину. И тут рука, в два раза крупнее руки взрослого человека, вспорола пропитанную кровью материю. Алебастровая кожа была в пятнах крови, куски порванного кишечника свисали с трехдюймовых ногтей. Рука высунулась дальше, повернулась на девяносто градусов, и в следующий момент голова Бернса оказалась зажата в гигантской лапе. С тошнотворным хлопком зверь целиком оторвал голову от туловища и утащил ее назад сквозь рваную дыру в животе.

С криком ужаса Варнер отполз в сторону, волоча за собой тяжелое ружье. Времени поднять ружье у него не было, так что он просто положил его поверх обезглавленного тела своего друга. Дрожа, с болью в предплечье от тяжести ружья, стараясь изо всех сил удержать баланс, в то время как корабль бросало на волнах, Варнер задержал дыхание и прицелился, приказывая сердцу успокоиться. Свет сменялся тьмой, молнии вспыхивали и тут же гасли, погружая комнату во мрак.

Но зверь под кроватью был терпелив; это была самка, и она была готова ждать наступления темноты, чтобы выиграть схватку. Она будет атаковать, когда жертва станет наиболее уязвима, когда потеряет от страха свой драгоценный рассудок. Миллион лет эволюции подготовили ее к этому моменту. Она была хищником, на голову выше других, имеющим неоспоримое превосходство, в отличие от своей жертвы — представителя вида, который лишь в последние десять тысяч лет вообразил себя главным на Земле.

Антропофагов прогнали с потомственных земель саванны и прибрежных прерий. Те, кого не убили или не захватили племена, такие как Бенин, для развлекательных жертвоприношений, скрылись в лесах Конго и на побережье Гвинеи. С течением времени количество Антропофагов все сокращалось. Но, даже несмотря на это, власть человека на Земле пошла им на пользу, обеспечив не только добычей — ведь люди размножались, и на них стало легче охотиться, — но и кое-чем еще: чтобы выжить в новых условиях, Антропофаги стали больше, быстрее и сильнее.

Когда первые пирамиды поднялись над песками Египта, среднестатистический самец Антропофаг был ростом чуть более шести футов от стоп до плеч. За какие-то пять тысяч лет — краткий миг с точки зрения эволюции — он поднялся более чем на семь футов над землей. Его когти стали длиннее, длиннее стали ноги и мощные руки. Глаза превзошли по размеру наши в три раза, потому что мы загнали его во мрак, в ночь, согнали с акации в холодные леса и сырые пещеры Киншаса и Атласных Гор. Природа создала зверя, сидящего сейчас под кроватью, но именно превосходство человека, установление его главенства, довело этого хищника до совершенства.

У Варнера был всего один шанс. Он выронил коробку с патронами, когда в диком ужасе отползал по полу от кровати. Промахнись он сейчас, в следующий же миг самка уже окажется сверху. Образ обнаженной девушки в яме, ее обезглавленный труп, валяющийся в грязи и собственных испражнениях, мелькнул в его голове. И тогда, словно это воспоминание было вопросом, самка-монстр ответила — она атаковала.

Ступенька треснула и разлетелась в щепки, когда та выпрыгнула из своего укрытия; именно громкий треск ломающегося дерева подтолкнул Варнера. Он выстрелил. Выстрел был оглушительным. Что-то яростно дернуло его за ногу: она вцепилась зубами в каблук его сапога. Он принялся наносить тяжелые удары ружьем ей между плеч, а она тянула его к своему жадному рту. Он надавил носком сапога на захваченный каблук другой ноги и пнул изо всех сил. Его нога выскользнула из ловушки, и он пополз к своему рабочему столу, едва удерживаясь, чтобы не скатиться по качающемуся полу.

Много лет назад он приобрел в Борнео у одного малайца крис — кинжал с волнистым лезвием. Варнер использовал его, чтобы вскрывать письма или, когда ничего более подходящего под рукой не было, ковырять им в зубах. Провидение улыбнулось ему в тот момент, ибо комната озарилась вспышкой молнии, и в ее свете кинжал блеснул на столе. Варнер схватил кинжал и, обернувшись, изо всех сил сделал выпад и вонзил клинок в темноту.

— Я до сих пор не могу сказать, что это было, — задыхаясь, говорил прикованный к постели старик двадцать лет спустя, — случай или судьба, удача или рука ангела-хранителя, направившая мой кинжал ровно в черный глаз проклятой зверюги. Да, я сделал выпад вслепую — и ослепил ее! Громче, чем волны, бьющие о корабль, были ее рев и рычание от страха и боли. Она отступила, и я услышал, как она повалилась на мою сломанную кровать. Возможно, она споткнулась о тело бедняги Бернса; не могу сказать. Я уже был у двери.

Случай или судьба подарили ему возможность спасения. Теперь страх и его неизменный спутник, адреналин, дали ему силы использовать ее: он отпихнул в сторону шкаф, распахнул дверь и нырнул под пелену дождя.

— Я не смотрел ни направо, ни налево, — сказал он. — Я не думал о том, что меня может смыть волной или ударить молнией. Я бросился к спасательным шлюпкам.