Рик Янси - 5-я волна

Когда это произойдет, никто не проснется.

Пробудившись поутру, женщина не почувствует ничего, кроме смутной тревоги и слабого ощущения, будто кто-то за ней наблюдает. Тревога постепенно исчезнет и уже вечером будет забыта.

Воспоминания об увиденном сне просуществуют чуть дольше.

В этом сне за окном сидит большая сова и смотрит на женщину огромными немигающими глазами с белым ободком.

Женщина спит. И муж рядом с ней не просыпается. Упавшая на них тень не тревожит сон. И тот, ради кого пришла эта тень — ребенок во чреве женщины, — ничего не почувствует. Вторжение не оставит следа на коже, не повредит ни одной клетки в организме матери и младенца.

И минуты не пройдет, как тень исчезнет. Останутся только мужчина, женщина, ребенок внутри ее и пришелец внутри ребенка. Все они спят.

Женщина и мужчина проснутся утром, ребенок — спустя несколько месяцев, когда родится.

Пришелец внутри младенца проснется спустя годы, когда тревога матери и память об увиденном во сне исчезнут без следа.

Через пять лет эта женщина поведет ребенка в зоопарк и обнаружит там сову, точно такую же, как во сне. Глядя на птицу, она испытает необъяснимую тревогу.

Она не первая увидела во сне сову.

После нее были другие.

Пришельцы — идиоты.

Я говорю не о настоящих пришельцах. Иные совсем не глупы. Иные ушли так далеко, что оценивать их интеллект — пустое занятие, все равно что сравнивать самого тупого человека с самой умной собакой. Мы для них не конкуренты.

Я говорю о пришельцах в наших головах. О пришельцах, которых мы придумываем с тех пор, как поняли, что светящиеся точки в небе — это звезды, такие же, как наше Солнце, и, возможно, вокруг них вертятся такие же планеты, как наши. Видите ли, те пришельцы, которых мы себе навоображали и чье нашествие нас не пугает, это человеческие пришельцы. Вы их видели миллион раз. Видели, как они пикируют на Нью-Йорк, Токио и Лондон на своих летающих тарелках. Как маршируют по сельской местности в огромных паукообразных машинах, стреляют из лазеров… И всегда, всегда народы моментально забывают свои ссоры и раздоры, объединяются и одерживают верх над ордами пришельцев. Давид убивает Голиафа, все (кроме Голиафа) счастливы и расходятся по домам.

Ерунда полная.

С тем же успехом таракан может разрабатывать план уничтожения подошвы ботинка, который уже опускается, чтобы его раздавить.

Тут не скажешь наверняка, но я готова поспорить, что иным известно о пришельцах, которых мы себе выдумали. — И я готова поспорить, что иным от наших фантазий смешно до икоты. Если у них есть чувство юмора… и способность икать. Так смеемся мы, видя, как собака выделывает что-нибудь эдакое.

«О, эти людишки! Вообразили, будто мы думаем как они! Ну разве это не мило?»

Забудьте о летающих тарелках, зеленых человечках и гигантских механических пауках, которые испускают смертоносные лучи. Забудьте эпические битвы с истребителями и танками и с победой в конце, когда мы, израненные и неустрашимые, одолеваем пучеглазого червя. Это так же далеко от реальности, как их умирающая планета от нашей цветущей.

Правда в том, что, раз уж они нас нашли, нам конец.

Иногда я думаю о себе как о последнем человеке на Земле.

Это то же самое, что последний человек во Вселенной.

Глупо, я понимаю. Они не могли перебить всех… пока не смогли. Хотя несложно себе представить, что будет в итоге. Наверное, тогда я увижу именно то, что должна увидеть согласно замыслу иных.

Помните динозавров? Вот-вот.

Так что я, вероятнее всего, не последний человек на Земле, но одна из последних. И мне, наверное, придется жить в абсолютном одиночестве, пока Четвертая волна не накроет меня.

Вот какие мысли приходят в три часа ночи. Мысли под рубрикой «О господи, я в полной жопе». В такие минуты я сворачиваюсь калачиком и боюсь даже глаза закрыть; страх, в котором я тону, до того плотный, что я в приказном порядке заставляю легкие дышать, а сердце биться. — В такие минуты сознание сбоит, как игла на запиленном диске: «Одна… одна… одна… Кэсси, ты одна…»

Кэсси — это мое имя.

Не от Кассандры или Кэссиди, а от Кассиопеи, то есть от созвездия Кассиопея, названного в честь красавицы, которую бог морей Посейдон в наказание за самовлюбленность затащил на небо и поместил там вверх ногами на троне. По-гречески ее имя значит «та, кто бахвалится».

Мои родители вообще ничего не знали про этот греческий миф. Они просто сочли имя красивым.

Люди называли меня по-разному, но никто никогда не звал Кассиопеей. Только папа и только когда меня дразнил, и делал он это с очень плохим итальянским акцентом. И здорово злил меня. Я не считала, что у него получается смешно. В результате я возненавидела свое имя.

«Я Кэсси! — кричала я ему. — Просто Кэсси!»

А сейчас все бы отдала, лишь бы услышать хоть раз, как он произносит мое полное имя.

Когда мне исполнилось двенадцать — за четыре года до Прибытия, — папа подарил телескоп. Холодным осенним вечером установил прибор на заднем дворе и показал мне это созвездие.

— Вон, смотри, оно похоже на перевернутую букву «М», — сказал папа.

— А почему тогда его назвали Кассиопеей? — спросила я. — Что значит «М»?

— Ну… я не знаю, что угодно, — с улыбкой ответил папа.

Мама всегда говорила ему, что улыбка — лучшее в его внешности, поэтому он часто ею пользовался, особенно с тех пор, как начал лысеть.

— Например, мечтательная. Или мудрая.

Папа положил руку мне на плечо, а я, прищурившись, посмотрела в телескоп на пять звезд, которые сияли в пятидесяти световых годах от нас. Я чувствовала отцовское дыхание у себя на щеке, теплое и влажное в тот холодный осенний вечер. Оно было таким близким, а звезды Кассиопеи такими далекими.

Теперь звезды кажутся гораздо ближе. Не верится, что нас разделяют триста триллионов миль. Такое чувство, будто я могу до них дотронуться, а они могут дотронуться до меня. Я даже будто бы ощущаю их дыхание, как дыхание папы в тот вечер.

Звучит, конечно, как полный бред. Я брежу? Сошла с ума? Сумасшедшим можно назвать человека лишь в том случае, если рядом с ним есть кто-то нормальный. Это как хорошо и плохо. Когда кругом все слишком хорошо, это может означать, что кругом все плохо.