Наследие

Было все еще довольно рано; солнце ярко светило сквозь мокрые от дождя ветви и редкие облака. Собствен­но, когда Эрагон вернулся в лагерь, они с Сапфирой хотели сразу же отправиться к скале Кутхиана, но Глаэдр настоял на том, чтобы Эрагон сперва поел и немного передохнул.

И вот теперь они наконец вновь стояли перед этой зубчатой скалой, и Эрагон чувствовал себя чрезвычайно уставшим от ожидания, как, впрочем, и Сапфира.

С тех пор как они назвали друг другу свои истин­ные имена, связь между ними, похоже, стала еще креп­че — возможно, потому, что оба услышали в этих именах искреннюю любовь и привязанность друг к другу. Они, в общем-то, знали это раньше, и все же столь основатель­ное доказательство еще усилило ощущение этой взаимной любви и близости.

Где-то к северу от скалы прокаркал ворон.

«Я пойду первым, — сказал Глаэдр. — Если это ловушка, мне, возможно, удастся ее обнаружить до того, как вы оба туда угодите».

Эрагон начал возводить мысленный барьер, чтобы Гла­эдр мог спокойно произнести свое истинное имя, и Сапфи­ра последовала его примеру. Но старый дракон сказал им:

«Не надо. Вы же назвали мне свои истинные имена, и теперь было бы только справедливо, если бы вы оба уз­нали и мое имя».

Эрагон переглянулся с Сапфирой, и оба сказали:

«Благодарим тебя, Эбритхиль».

И Глаэдр мысленно произнес свое истинное имя. Оно звучало, точно победоносные, царственные звуки труб, но в их пение диссонансом вливались горестные и гневные ноты, связанные с гибелью Оромиса. Имя старого дракона было длиннее, чем имена Эрагона или Сапфиры, и состоя­ло из нескольких предложений, в которых содержалось как бы краткое описание его жизни, продолжавшейся несколь­ко столетий. В этом имени, как и в этой жизни, были и ра­дость, и горе, и бесконечные героические подвиги, и му­дрость Глаэдра. Впрочем, в имени его отчетливо звучали и определенные противоречия и сложности, не позволяв­шие сразу понять характер этого дракона, суть его натуры.

Слушая, как звучит истинное имя Глаэдра, Сапфира, судя по всему, испытала то же смешанное чувство восторга и ужаса, что и Эрагон. Это имя заставило их обоих понять и почувствовать, до чего же они еще молоды и неопытны, как много им еще нужно пережить, чтобы иметь право сравнивать себя с Глаэдром, обладающим поистине неис­черпаемыми знаниями и опытом.

«Интересно, а каково истинное имя Арьи?» — подумал вдруг Эрагон.

Между тем имя Глаэдра никаких изменений в скале Кутхиана не вызвало.

Следующей была Сапфира. Изогнув шею и ступая грозно, точно кому-то бросая вызов, она вышла вперед и с достоинством произнесла свое истинное имя. Даже в дневном свете стало видно, как при этом замерцала, за­сверкала, точно звезды, ее чешуя.

Слушая истинные имена драконов, Эрагон почувство­вал некоторую неуверенность относительно значимости своего собственного имени. Разумеется, ни одно из их ис­тинных имен нельзя было назвать идеальным, и все же они не обвиняли друг друга в недостатках, а скорее признавали эти недостатки и прощали их.

И снова ничего не произошло.

Последним вперед вышел Эрагон. Холодный пот вы­ступил у него на лбу. Понимая, что это может оказаться его последним деянием в качестве свободного человека, он мысленно произнес свое истинное имя, как это сдела­ли и Глаэдр с Сапфирой. Они заранее договорились, что будет безопаснее не произносить своих имен вслух, чтобы уменьшить возможность того, что кто-то их подслушает,

И стоило Эрагону произнести последнее слово, как у основания остроконечной скалы появилась тонкая чер­ная линия. Трещина!

Трещина пробежала по поверхности скалы футов на пятьдесят вверх и раскололась на две, образовав как бы две арки, расходящиеся в разные стороны и обозначавшие очертания двух широких дверных створок. А над этими арками один за другим стали появляться ряды иероглифов, написанных золотом — это был старинный способ маги­ческой защиты как от физического, так и от магического воздействия.

Как только очертания дверей стали видны отчетливо, створки распахнулись на невидимых петлях, сдирая верх­ний слой земли вместе с растениями, успевшими там выра­сти с тех пор, как эти двери открывались в последний раз. За дверями открылся огромный сводчатый туннель, почти отвесно уходивший куда-то в недра земли.

Двери отворились и замерли; на поляне вновь устано­вилась полная тишина.

Эрагон не сводил глаз с темного туннеля; душу его тер­зали самые мрачные предчувствия. Они нашли то, что искали, но он отнюдь не был уверен, что это все-таки не ловушка.

«Солембум не солгал», — сказала Сапфира, высовывая язык и пробуя воздух на вкус.

«Да, но что ждет нас внутри?» — ответил Эрагон.

«Этого места не должно было существовать, — заявил Глаэдр. — Мы спрятали на Врёнгарде немало тайн, но этот остров слишком мал для туннеля такой глубины, который вряд ли можно было построить так, чтобы об этом никто ничего не знал. Однако я никогда даже не слышал о нем!»

Эрагон нахмурился и огляделся. Они по-прежнему были одни; никто за ними не следил и не крался.

«А что, если этот туннель был построен до того, как Всадники превратили Врёнгард в свою обитель?» — спро­сил он.

Глаэдр ответил не сразу:

«Не знаю… Возможно. Во всяком случае, это единствен­ное объяснение, которое имеет какой-то смысл. Но если это так, то строительство здесь велось очень, очень давно».

Все трое мысленно обследовали туннель, но ничего живого внутри не обнаружили.

«Ну, тогда вперед!» — сказал Эрагон. Во рту у него был кислый привкус, руки в перчатках стали влажными от пота. Ему было уже все равно, что они найдут в конце это­го туннеля; он желал выяснить это раз и навсегда. Сапфи­ра тоже явно нервничала, хотя, пожалуй, несколько мень­ше, чем он.

«Вперед! Выкопаем крысу, что прячется в своей глубо­кой норе!» — заявила она.

И они вместе шагнули в дверной проем и двинулись по туннелю.

Но как только последний дюйм хвоста Сапфиры скольз­нул через порог, двери у них за спиной захлопнулись с гро­хотом горного обвала, и тьма окутала их со всех сторон.

— О нет! Нет, нет, нет! — зарычал Эрагон, бросаясь назад, к дверям, и крича: — Наина хвитр!

Магический свет, разумеется, сразу же вспыхнул, ос­вещая часть туннеля и внутреннюю поверхность дверей. Эта поверхность была абсолютно гладкой, без малейших зазоров, и сколько бы Эрагон ни бил и ни стучал по ней, все было бесполезно.

— Черт побери! Надо было подложить бревно или ка­мень, чтобы не дать этим дверям закрыться! — Он страшно сердился на себя — надо было, конечно, вовремя об этом подумать!

«Ничего страшного, в крайнем случае мы их взлома­ем», — попыталась утешить его Сапфира.

«А вот в этом я очень сильно сомневаюсь», — возразил ей Глаэдр.