Наследие

— Но твоя жизнь пока еще так коротка. — Имиладрис нежно коснулась щеки Арьи. — Ты посвятила себя борьбе с Гальбаториксом после смерти отца, но как мало ты знаешь о тех радостях, которые может дать жизнь. И мы с тобой так мало были вместе — за целое столетие не наберется и жалкой горстки дней… Лишь после того, как ты привела Сапфиру и Эрагона в Эллесмеру, мы снова начали разговаривать с то­бой, как мать и дочь. Я не хочу так скоро потерять тебя, Арья!

— Но это не я воздвигла между нами стену непонима­ния, — сказала Арья.

— Нет, не ты. — Имиладрис убрала руку. — Ты предпоч­ла просто покинуть Дю Вельденварден. — И она более мяг­ким тоном прибавила: — У меня нет ни малейшего желания спорить с тобой. Я прекрасно понимаю, в чем ты видишь свой долг, но, пожалуйста, ради меня, позволь кому-нибудь другому на этот раз занять твое место.

Арья потупилась и некоторое время молчала. Потом сказала:

— Нет. Я не могу допустить, чтобы Эрагон и Сапфира отправились туда без меня. Ведь ты же не можешь позво­лить своей армии вступить в сражение, пока сама не вста­нешь во главе ее. И я не могу… неужели ты хочешь, чтобы меня обвинили в трусости? Никто в нашей семье не отка­зывался от исполнения своего долга. Не проси же меня де­лать это! Я не хочу себя позорить.

Глаза Имиладрис подозрительно заблестели; Эрагону показалось, что она сейчас заплачет.

— Да, — сказала она, — ты права. Но сражаться с Гальбаториксом…

— Если ты так боишься за меня, мама, — мягко сказала Арья, — так пойдем вместе с нами.

— Я не могу. Я должна остаться во главе своей армии.

— А я должна пойти вместе с Эрагоном и Сапфирой. Но я обещаю тебе: я не умру. — И Арья тем же ласковым жестом коснулась щеки матери. — Я не умру. — И теперь она сказала это на древнем языке.

Решимость Арьи произвела на Эрагона сильное впечат­ление; поклясться на древнем языке — значит безоговороч­но в это верить. Имиладрис тоже потрясла эта клятва, но она, безусловно, была горда своей дочерью. Улыбнувшись, она расцеловала Арью в обе щеки и сказала:

— Хорошо, иди. Я благословляю тебя на этот подвиг. Но постарайся не рисковать. Во всяком случае, не больше, чем это будет необходимо.

— Ты тоже. — И они обнялись. А потом Имиладрис по­смотрела на Эрагона и Сапфиру и попросила их:

— Берегите ее, заклинаю вас. Ведь у нее нет ни драко­на, ни Элдунари.

«Мы будем беречь ее, как зеницу ока!» — торжественно поклялись Эрагон и Сапфира на древнем языке.

Решив все необходимые вопросы, члены военного со­вета начали потихоньку расходиться. Сидя рядом с Сап­фирой на холме, Эрагон видел, как их силуэты постепен­но исчезают в темноте. Сапфира намеревалась до начала штурма прятаться здесь, за холмом, а Эрагон хотел все же пробраться в лагерь.

Орик ушел сразу после Рорана, но перед уходом подо­шел к Эрагону и крепко его обнял.

— Ах, как бы и я хотел с вами туда отправиться! — ска­зал он, глядя на Эрагона серьезно и торжественно.

— Я бы тоже очень этого хотел, — признался Эрагон.

— Ну что ж, после боя увидимся. И выпьем тогда за нашу победу. Опустошим немало бочонков меда, договорились?

— Буду с нетерпением ждать этого дня!

«И я тоже », — сказала Сапфира.

— Отлично! — Орик решительно тряхнул головой. — Значит, договорились. Только вы уж постарайтесь — не дай­те Гальбаториксу вас одолеть. Мне что-то совсем не хочет­ся, Эрагон, тебя оплакивать и за твоим гробом тащиться!

— Мы будем очень осторожны, — улыбнулся Эрагон.

— Хотелось бы надеяться. Хотя я бы с удовольствием щелкнул Гальбаторикса по носу!

«А я бы с удовольствием на это посмотрела!» — не удер­жалась Сапфира.

— Пусть хранят наши боги тебя, Эрагон, и тебя, Сапфи­ра, — сказал Орик на прощание.

— И тебя, Орик, сын Тхрифка.

Орик еще раз хлопнул Эрагона но плечу и протопал к тому кусту, возле которого привязал своего пони.

Затем ушли Имиладрис и Блёдхгарм, но Арья осталась — она о чем-то оживленно беседовала с Джормундуром. Эра­гон не придал этому особого значения, но, когда Джормун­дур вскочил на коня и исчез во тьме, а Арья снова осталась, он догадался, что она хочет поговорить с ним наедине.

И действительно, когда все наконец разошлись, Арья посмотрела на него, на Сапфиру и спросила:

— Скажи, что с вами случилось во время этого путеше­ствия? По-моему, ты просто не захотел говорить об этом в присутствии Оррина, Джормундура и… моей матери.

— Почему ты так решила?

Арья ответила не сразу:

— Потому что… вы оба как-то переменились. Может, это воздействие Элдунари? Или сказалась та буря, в кото­рую вы попали?

Эрагон улыбнулся ее проницательности. Он мысленно посовещался с Сапфирой и, когда она выразила свое одо­брение, признался:

— Просто мы узнали свои истинные имена.

Арья широко раскрыла глаза.

— Вот как? И они… вам понравились?

«Отчасти», — честно сказала Сапфира.

— Но мы не только узнали свои имена, — снова заговорил Эрагон, — но еще и увидели, что земля круглая. А во время обратного полета Умаротх и другие Элдунари обрушили на нас целый ворох своих знаний и воспоминаний. — Он даже слегка улыбнулся, вспоминая свое тогдашнее состояние. — Не могу сказать, что мы все из этого поняли, но эти сведения позволили нам на многое посмотреть… совершенно иначе.

— Ясно… — прошептала Арья. — И как тебе кажется, это переменило вас к лучшему?

— Конечно. Сами по себе перемены ни хороши, ни пло­хи, но знания всегда полезны.

— А вам было трудно отыскать свои имена?

И Эрагон рассказал ей, как они этого добивались. А потом поведал и о том, с какими странными суще­ствами они встречались на Врёнгарде, и это страшно ее заинтересовало.

Рассказывая Арье об этом, он вдруг решил, что ему непременно нужно сделать одну вещь, и тут же объяснил Сапфире свои намерения. Та, хоть и не слишком охотно, все же свое согласие, но спросила: «А ты обязательно дол­жен ей это сказать?»

«Да».

«Тогда поступай, как знаешь, но только если она сама согласится».

Закончив свой рассказ о путешествии на Врёнгард, Эрагон посмотрел Арье прямо в глаза и спросил:

— Хочешь узнать мое истинное имя? Я бы с радостью им с тобой поделился».

Она, казалось, была потрясена до глубины души.

— Нет, что ты! Этого нельзя говорить никому! Ни мне, ни кому бы то ни было еще! Особенно теперь, когда мы так близко от Гальбаторикса. Он может выкрасть эти сведе­ния, даже из моего сознания. Свое истинное имя можно до­верить только тому, кому ты доверяешь более всех прочих.

— Я доверяю тебе именно так.

— Эрагон! Даже мы, эльфы, обмениваемся истинными именами только в том случае, если знаем друг друга много-много лет и очень близко. Знания, которые дает истинное имя о той или иной личности, слишком личные, слишком интимные, чтобы ими разбрасываться. Нет большего ри­ска, чем поделиться этими знаниями с кем-то еще. Когда ты называешь кому-то свое истинное имя, ты как бы передаешь ему в руки и самого себя, все то, что ты из себя представляешь.