Мария Захарова - Вой лишенного или Сорвать покровы с богов

Выбравшись из-под мехового покрывала, вопреки иступленной мольбе все также неспособного укрыть ее от прошлого, Кимала села на постели и, привалившись спиной к стене, устремила взгляд в потолок - туда, где удерживаемая вьюнами висела замызганная кукла дочери. Ее потрепанный вид не был следствием чрезмерной любви или частого использования. Не детские руки взлохматили соломенные волосы и покорежили плетеное тельце, а время - безжалостное время, постепенно стирающее блеск новизны и приводящее в упадок все, что попадает в его когтистые лапы. То самое время, которое, капризничая, играет людской памятью и по желаниювоскрешает либо яркость счастливых моментов, либо череду болезненныхвоспоминаний, таких, что сейчас терзали бывшую служительницу Алэам.Терзали по обыкновения яростно и жестко, выуживая из глубокого колодца былого самые мучительные мгновенья, посыпанные прахом разбившихся надежд. Они изводили ее кисло-сладкой пыткой, мучили терпким запахом гниения, оставляя на языке горьковатый привкус тлена: обыденность дождливой поры - привычная, но непереносимая.

Это была их первая зима в Алэамских горах. Цикла не прошло, как Кимала с близнецами поселилась в новом доме, и на земли четырех родов пришли первые заморозки. В те дни они были невидалью, погубившей урожай и оставившей люд без запасов на зиму. За три дня пики укрылись белоснежными шапками, а низины размыло дождем так, что добраться до поселения Огненных стало невозможно. Кимала с детьми оказались отрезаны от внешнего мира, замурованные непогодой в стенах собственного жилища. Именно тогда новоиспеченная мать, изыскивая способы занять приемышей, смастерила первую и последнюю в своей жизни куклу.

Она ночи просиживала у очага за непривычным для себя занятием. Вслушивалась в мерное дыхание спящих детей и мечтала однажды утром порадовать названную дочь. Надежда согревала, подпитывая веру - прощение близко. Убеждала, что дети - суть биения сердца, не только ее - мира.

В тусклом свете догорающих палений она училась быть матерью, сжигая испорченные заготовки и начиная заново. Злилась на себя, бросала и вновь принималась скручивать податливые веточки в подобие человеческого тела. Раз за разом с аппетитным чавканьем огонь поглощал кособокие фигурки, и так - пока Кимала не осталась довольна результатом.

Глаза Рианы напоминали бездонные синие озера, когда приемная матьпреподнесла ей игрушку. Маленькие пальчики ощупали плетеный стан, подергали солому торчащих волос прежде, чем девочка с сокрушающей серьезностью произнесла: "Не живая", - безжалостно растоптав угольки надежды, что теплились в душе Кималы. Ненужным хламом итог бессонных ночей остался лежать на полу, как напоминание об усердии и желании удивить, а близнецы вновь занялись друг другом и разноцветнымикамушками, принесенных в дом до того, как ненастье разверзло небеса. У Кималы же почти опустились руки.

Та зима стала для всех настоящим испытанием. Дети присматривались к ней, она - к ним. Жили как будто обособленно - Кимала сама по себе, брат с сестрой в собственном мире - только совместные трапезы и ночной сон ненадолго стирали установленные границы. Все что объединяло их -стремление бывшей служительницы Даровавших жизнь прорваться сквозь скорлупу, что стерегла непонятный для нее мирок приемышей. Занятие сложное, практически невыполнимое. Они не позволяли ей проникнуть в него, и сами не казали оттуда носа, довольствуясь обществом друг друга. Любое поползновение с ее стороны встречалось предостерегающим рычанием сестры и брата, и еще более обостряющимся отчуждением.Казалось, они проверяют ее на прочность, оценивая глубину привязанности и терпения.

Все переменилось с приходом весны. Что именно произошло, отчего близнецы изменили свое отношение к ней, Хранящая чистоту так и не узнала. В один миг они поменялись ролями, и уже не Кимала робко стучится с закрытые двери детского мирка, а приемыши, держась за руки, разыскивают вход в пределы ее души.

Долго стараться им не пришлось. Хватило единственного букета вешних цветов, чтобы навсегда завладеть ее сердцем. Дети принесли его под вечер, когда Кимала, волнуясь, поджидала их возле хижины. Уже смеркалось, и странное томление в груди выгнало ее на улицу, принудив забыть об ужине и остальных делах. Она все глаза проглядела, выискиваясредь зеленеющей поросли кустарника яркие пятна повязок. Всякий раз, выпуская близнецов из поля своего зрения, Кимала обвязывала их шеи красными лоскутами, чтобы иметь возможность быстро отыскать приемышей в случае необходимости.

В тот день она впервые по-настоящему испугалась за них. Ярких пятен не было видно на фоне серо-зеленого пейзажа, и в груди юной матери забилась тревога. Она принялась звать близнецов, ругая себя, не зная, что делать и куда бежать. Уверенность, что Алэамы присматривают за ними,вдруг исчезла, растворившись в волнах паники. Ее встревоженный зовотбивался от скал и, приправленный ехидством насмешки, возвращался обратно без ответа. Глаза заволокла пелена слез, превращая реальность в бесформенные пятна.

Именно сквозь эту грязно-серую мешанину Кимала узрела приближающихся детей. Они бежали к ней с одинаково счастливымивыражениями на лицах. Пальцы сплелись с пальцами в неизменном единстве, а в свободных руках зажаты короткие стебли, украшенные бело-фиолетовой шапкой первых крокусов с редкими звездчатыми глазками желтых подснежников.

Кимала поерзала на постели, жадно наполнив грудь воздухом, будто только что вынырнула из бездонных озер сияющих детский глаз. Ноздри щекотал душистый аромат цветов, и губ женщины коснулась грустнаяулыбка. Самое сладкое благоухание в ее жизни. Самое горькое воспоминание. Она даже отругать не смогла их тогда. Сил не хватило.Только схватила в охапку, зарывшись лицом в пахучие головки первоцвета, и плакала: от облегчения, радости, того, что они целы и рядом с ней.

Улыбка, кривящая губы женщины, стала еще печальнее. В носу засвербело от подступающих слез. Шмыгнув, Кимала потерла глаза. В ушах звенел успокаивающий шепот: "Не надо плакать, мама".

Мама… В тот момент она стала ею - милостью и проклятием Даровавших жизнь. Близнецы сочетали в себе и то, и другое: вот только благословение оказалось недолгим, а расплата растянулась на бесконечно долгое время.Сейчас от радости остались крупицы, а несчастье разрослось до неимоверных размеров. Кимала опустошила себя, отдав всю любовь и нежность, которые имела, а взамен получила лишь воспоминания: жгучие, кислые, местами с горчинкой и едким привкусом полыни, но никогда - никогда абсолютно счастливые. В любом из них обязательно присутствоваларожденная знанием печаль. Глубокая, разъедающая душу грусть - она вырастила тех, кто окончательно разрушит ее мир.