Алла Белолипецкая - Орден Сталина

И вот теперь товарищ Сталин, поднявшись со своего диванчика, где ему стелили постель, и выйдя на дачную веранду со стаканом нарзана в руке, тасовал и раскладывал по местам чудовищные факты, изложенные поначалу на бумаге, а затем не просто подтвержденные: принявшие в устном изложении гораздо худший, небывалый вид.

Ягода известил Вождя в своем письме, что ни о каком несчастном случае с «Горьким» речи быть не может. И что место имел самый натуральный, продуманный, организованный и злодейский заговор. Целью же своей он имел подорвать доверие к… Тут нарком (точнее говоря, Григорий Ильич Семенов) употребил словцо, которое Колин отец не счел возможным сообщить сыну, сказал просто: подорвать доверие к некому важному проекту .

Со слов Ягоды выходило, что еще за несколько месяцев до гибели «Горького» в Москве составилась группа заговорщиков, во главе которой стояли сотрудники кинофабрики военных и учебных фильмов. К письму наркома прилагался полный список участников заговора, в числе которых фигурировала и Анна Мельникова.

Ягода ( Семенов ) писал, что коварные кинодокументалисты длительное время собирали кино– и фотоматериалы особого свойства, исподтишка копируя деятельность секретной лубянской фотолаборатории, входящей в состав того самого важного проекта . Подлые же сотрудники кинофабрики, накопив достаточно данных, продали их разведкам нескольких иностранных держав и нанесли тем самым непоправимый урон пролетарскому государству. Но и этого врагам народа показалось мало.

Вся Москва знала, что в середине мая должен состояться показательный вылет «Горького», на борт которого поднимутся руководители партии и правительства. В преддверии этого группа кинодокументалистов резко усилила свою подрывную деятельность (из записки следовало, что не столько по своей инициативе, сколько с подачи западных спецслужб). И ключевую позицию в замыслах супостатов занял честный, но психологически неустойчивый летчик Благин.

Заговорщики проведали о поручении, которое дали Благину в горкоме, и, владея особыми методами манипулирования сознанием, вложили в голову пилота безумную мысль: совершить теракт – протаранить своим самолетом «Горький». Злодеи же и продиктовали летчику текст письма, которое тот написал накануне катастрофы.

Но – вот тут-то и возник вопрос, не задать который товарищ Сталин никак не мог: отчего же заговорщики не переменили своих планов, когда стало известно, что он, товарищ Сталин, равно как и другие руководители Советской страны, в тот день на «Горьком» не полетят? Тем паче что отменить операцию им ничего не стоило: все они самолично присутствовали на Центральном аэродроме (Хозяин знал это, поскольку уже посмотрел снятый ими фильм).

Однако ушлый Григорий Ильич предвидел, что именно об этом Хозяин в конечном итоге спросит. Так что Ягода ни минуты не колебался с ответом. И положил перед Сталиным подписанное признание Анны, где сказано было, что участники заговора решили не останавливать авиакатастрофу, надеясь бросить тень на выдающего чекиста, находившегося там же, на аэродроме: на Григория Ильича Семенова. И дискредитировать в глазах товарища Сталина весь важный проект , Григорием Ильичом возглавляемый.

Таким был итог ночной беседы Сталина с Ягодой. Казалось бы, на этом можно было успокоиться и больше не думать о предателях-кинодокументалистах, которые, несомненно, понесут заслуженную кару. Но что-то не давало покоя Хозяину.

Он не сомневался в том, что проект «Ярополк» и впрямь находится под угрозой. Товарищ Сталин обладал ценнейшим для политика качеством: чувством опасности; и оно неизменно предупреждало его о любой надвигающейся угрозе. Потому-то, вероятно, и аттестовал его параноиком великий психиатр Бехтерев – после чего прожил крайне недолго. Да и то сказать, кто из них двоих был безумнее: пациент или врач, поставивший такой диагноз такому пациенту?..

Однако товарищ Сталин не страдал паранойей, по крайней мере, в обычном понимании этого слова. Проблема заключалась в другом. Ощущая опасность, он почти никогда не мог точно определить ее источник. И поступал так, как поступает человек, оказавшийся в абсолютно темной комнате наедине со своим смертельным врагом: начинал бить, куда попало, рассчитывая, что и враг его попадет под удар.

Теперь же, несмотря на разоблачение и арест заговорщиков, ощущение угрозы не покинуло Хозяина, но от кого следует обороняться – он не знал.

– Позвольте полюбопытствовать, – проговорил Скрябин, – с чего это вам вздумалось заглянуть ко мне в гости? Не припомню, гражданин… – он для виду еще раз заглянул в удостоверение, – …гражданин Стебельков, чтобы я вас к себе приглашал. Или, может, это не ваши документы и не ваш список на бланке НКВД? Может, вы украли и то и другое?

– Да, да, – закивал Стебельков, – каюсь: украл. В трамвае, у одного гражданина в форме.

– Что же, – сказал Николай, – стало быть, вы и есть капитан госбезопасности Стебельков.

Чекист разинул рот, не понимая хода мыслей своего собеседника, и тот пояснил:

– Если б вы и впрямь украли такие «корочки», – Николай помахал красной книжицей перед носом Стебелькова, – то скорее язык бы себе откусили, чем сознались в этом. За преступления подобного рода наказание не такое, как за квартирные кражи.

Коле показалось, что его визитер стушевался, но на самом деле тот просто обдумывал ситуацию.

– Очевидно, – продолжал юноша, – вы собрались позаимствовать что-то из моих вещей – я, боже упаси, не стану употреблять слово украсть . Сотрудники госбезопасности на воровство, конечно же, не способны. А вот это, – он взял с подоконника бумажный пакет, в котором что-то явственно звякнуло, – не более чем экзотический сувенир. Какая удача, что на нем остались ваши отпечатки пальцев. Будет что предъявить милиции. – И Скрябин сделал такое движение, будто собирался подойти к телефонному аппарату, стоявшему чуть в стороне на тумбочке.

Пленник дернулся – то ли инстинктивно, то ли рассчитывая переместиться по комнате вместе со стулом и на время преградить Коле дорогу к телефону. Однако брючный ремень был пристегнут к батарее надежно. Попытка приподняться привела лишь к тому, что Стебельков ударился плечом о подоконник и грязно выругался.

Вальмон мяукнул коротко и недовольно, спрыгнул с подоконника на пол, а затем потрусил к Колиной кровати и устроился на ней, свернувшись на привычном месте – с краю постели.

– Я чувствую, – сказал Николай, – что желания объясняться с милицией у вас нет. Да оно и понятно. Никто не станет вызволять вас из кутузки. Вы сглупили: вам не следовало брать на дело ни список, ни тем более служебное удостоверение. Теперь ваше начальство открестится от вас, и вы сядете в тюрьму вместе с уголовниками. Но я готов обсудить сложившуюся ситуацию. Так что вы можете мне предложить?