Алла Белолипецкая - Орден Сталина

– Что с вами? – испугалась Анна. – У вас такой вид, как будто… – Она едва не сказала: как будто вы привидение увидели , но запнулась, поняв, как нелепо это прозвучит.

– У вас ожог на шее, – медленно произнес Николай. – А я не могу смотреть на ожоги. У меня, выражаясь научным языком – фобия . – Он попытался усмехнуться при этих словах, но усмешка его вышла жалкой.

Никому, ни разу за всю свою жизнь, Скрябин не признавался в этой своей – позорной, как он думал, – слабости.

Анна потянулась к нему свободной рукой (той, в которой не была зажата коробка), коснулась его затылка и стала приглаживать Колины волосы – взъерошенные, как всегда. Скрябин в первый момент вздрогнул и даже попытался отстраниться. Но потом что-то такое увидел в глазах рыжеволосой женщины и – обнял ее: жадно, почувствовав под тонким платьем и мягкую теплоту ее груди, и слегка выступающие ребра. Запрокинутое лицо Анны было так близко, что всё происходящее показалось Коле нереальным. И в этой нереальности он прильнул к Анниным губам, ощущая на них сладковатый вкус только что нанесенной помады, а под помадой – сухость горячей кожи, растрескавшейся, как церковная просфора.

Беглая узница выронила жестянку с гримом, и та откатилась к стене. Но теперь никто не поспешил ее поднимать.

Григорий Ильич, конечно, не собирался ограничиваться одним только опросом потенциальных свидетелей. Ему было совершенно ясно, что к побегу Анны приложил руку кто-то из «Ярополка» – слишком уж специфичными были обстоятельства ее освобождения. Точнее, к этому делу кто-то приложил обе руки, так что теперь следовало искать человека с ободранными ладонями.

Полуофициальный статус «Ярополка» не позволял ему иметь в своем составе такую структурную единицу, как служба собственной безопасности. Семенову предстояло самому проводить внутреннее расследование, но он не собирался делать это в одиночку и взял себе помощника: человека проверенного, состоявшего в «Ярополке» уже пятнадцать лет – Ивана Тимофеевича Стебелькова.

Теперь тот сидел в просторном кабинете Семенова и явно был сам не свой. Впрочем, после утренних событий многие люди были на взводе.

– Я встретился сегодня со всеми, кто прямо или косвенно причастен к проекту, – говорил Стебельков. – И, как вы велели, посмотрел всем на руки. Ни у кого свежих царапин и ссадин я не увидел.

– А с практикантами – Скрябиным и Кедровым – вы встречались? – спросил Григорий Ильич.

– Конечно. – Стебельков ничуть не покривил душой. – Ни у того, ни у другого никаких повреждений на руках нет. Но неужели вы думаете, что эти сопляки были бы способны на такое?!

– Кто их знает, – пробормотал Григорий Ильич. – Скрябин – анархист, не признает никакой власти. От него чего угодно можно ожидать. Но, по правде говоря, я не могу отыскать никакой связи между ним и Анной Мельниковой.

– Да и откуда ей взяться?! – воскликнул Стебельков.

А уж он-то мог бы просветить Семенова относительно того, как связаны между собой практикант НКВД и беглая преступница! Мог бы он и предъявить доказательства: киноаппарат и коробку с фильмом о «Максиме Горьком» – с отпечатками пальцев Скрябина и Кедрова. Ведь именно Стебельков, пристально следивший за действиями практикантов, забрал тогда из кинозала оба этих предмета – благодаря чему их пропажа и не возымела пока никаких последствий для двух друзей. И он был намерен покрывать мальчишек до тех самых пор, пока Анна Мельникова не выйдет с ним, Стебельковым, на связь – после чего само существование Скрябина и Кедрова сделается ненужным и опасным.

Однако близился вечер, а Иван Тимофеевич так и не получил условленного сигнала от Анны.

– Вы уверены, что ничего не забыли, не упустили из виду? – спросил Семенов.

– Абсолютно уверен, – сказал Стебельков.

Из Александровского сада Николай, не заглядывая домой, отправился на конспиративную квартиру – ту самую, на улице Герцена. Колин отец верно ее охарактеризовал: это и вправду было крохотное жилище, состоявшее из одной комнатки без окна, уборной и кухоньки – с единственным в квартире оконцем, выходившим во двор. Да и оно, на радость Николаю и Анне, было целиком заклеено старыми газетами. Но в квартире была вода, и был примус, и стояла кое-какая мебель – включая стол и железную кровать, над которой красовался портрет товарища Сталина. Вождь был на нем еще относительно молод, с пышными черными усами, без седины в волосах; взгляд его казался веселым и чуть насмешливым. Но если бывший владелец квартиры повесил портрет в качестве оберега, надеясь, что изображение Вождя поможет ему сохранить жизнь и свободу, то он явно просчитался.

Когда Скрябин вошел в квартиру, Анна поджидала его почти у двери. И по его глазам мгновенно поняла, что дела пошли наперекосяк.

– Семенов, конечно, жив, – не спросила – констатировала она. – И он что-то пронюхал, ведь так?

За время, что Николай отсутствовал, Анна успела вымыться сама, вымыть и расчесать волосы, а заодно отыскать в вещах, оставленных прежним хозяином, шелковый женский халат. И теперь, облачившись в него, она была похожа на кого угодно, только не на бывшую узницу тюрьмы НКВД.

– Так, – подтвердил Коля, оглядел беглянку, и мрачность из его взгляда пропала; он добавил почти беспечно: – Но это не беда. Я найду другой выход.

– Я бы удивилась, если бы ты сказал, что не найдешь, – усмехнулась Анна, и Коля тоже улыбнулся, приблизился к ней, коснулся ее рыжих локонов. – Но что же всё-таки случилось?..

– После поговорим об этом, ладно? – Коля подхватил красавицу на руки и с легкостью внес в маленькую комнатку без окна.

Там горела одна настольная лампа, и в световом конусе виднелись только стол и часть кровати. Впрочем, эти двое могли бы обойтись без всякого освещения вовсе. Товарищ Сталин с портрета взирал на любовников иронически, но без осуждения.

Июль 1935 года. Москва.

11–12 июня 1903 года. Санкт-Петербург

За Петровым днем следовало воскресенье, и это можно было считать удачей. Николаю не пришлось отправляться на Лубянку, да и вообще – никуда не пришлось отправляться. Тех продуктов, которые он загодя принес в маленькую квартирку, должно было хватить как минимум на неделю; Вальмона обещала кормить Колина соседка; никаких дел в городе у студента МГУ не было.

Правда, у Анны имелось одно дельце, но она решительно не желала им заниматься. И даже не потому, что в квартиру на улице Герцена не был проведен телефон, а выйти на улицу было бы для неё самоубийственным трюком – почище мертвой петли вокруг крыла «Максима Горького».