Питер Бигл - Дар

Среди прочего тетя Каролина была из тех женщин, которые не способны поехать куда-либо, не попытавшись там скупить полгорода. Ее дом был до отказа набит сувенирами со всего света: детскими игрушками из Словении, статуэтками из Пакистана, кольцами для салфеток в виде львов и жирафов из Кении, мириадами медных браслетов, шкатулок и деревянных божков из Индии и таким количеством русских матрешек, что она раздавала их в качестве подарков каждое Рождество. И приезжая к Люкам, она обязательно прихватывала с собой новое приобретение, чтобы им все полюбовались. Поэтому, говоря словами мистера Люка, обед с тетей Каролиной был всегда «временем похвал и похвальбы».

Самый последний вояж привел ее (уже в третий или четвертый раз) в Западную Африку, откуда она вывезла очередное сокровище: злобного вида куклу - такой злой Энжи в жизни не видела. Кукла возвышалась на два фута возле тарелки тети Каролины, имела уши, как уле-тучей мыши, излишек пальцев и глаза в виде двух зеленых камешков с сеточкой красных прожилок. Тетя Каролина вдохновенно объясняла, что это идол плодородия одного-единственного бенинского племени, во что Энжи было трудно поверить.

- Не выйдет! - громко объявила она. - Мне и в голову бы не пришло рожать детей, пока эта штуковина будет на меня пялиться! Да она даже беременной не выглядит.

Тетя Каролина уже проглотила две смешанные мистером Люком «маргариты» и расправлялась с третьей, а потому не без пыла ответила, что не всех идолов плодородия снабжают шарообразными грудями, круглыми животами и отвислыми задницами - «некоторые так очень худые, даже по западным меркам!». Саму тетю Каролину, вероятно, смоделировали с китайской палочки для еды.

Энжи как раз набирала в грудь воздуха, чтобы ответить, когда услышала, как у нее за спиной отец произнес: «Ох ты, Господи Харри-сон Иисусе», а мама тихо ахнула: «Каролина!»

Но тетя Каролина была занята объяснением племяннице, что та решительно ничего не смыслит в плодородии и плодовитости.

- Заткнись, Каролина, дурочка! - сказала миссис Люк значительно громче.

- Что-что? - воскликнула тетя Каролина и только после этого оглянулась. И Энжи тоже. Обе завопили.

Кукла отращивала все то, в чем (по утверждению тети Каролины) решительно не нуждалась, дабы считаться идолом плодородия. Она была вырезана из черного дерева или чего-то еще более твердого, но сейчас у нее выпирали груди, живот и бедра - в точности, как ручки и ножки из мешков с мусором Марвина. Даже выражение лица изменилось: из голодно-хитроватого стало глупо-счастливым, словно она вот-вот кого-то поцелует. Кукла сделала несколько нетвердых шагов по столу и наступила в сальсу.

Тут начали появляться младенчики.

Они падали на обеденный стол, быстро и громко, словно капли деревянного дождя. Один за другим, один за другим - точные маленькие копии, миниатюрки глупо улыбающегося идола. «Так из Миледи падали мне на колени котята», - не к месту подумала Энжи. Один пупсик упал на край ее тарелки и, отскочив, угодил в суп. Парочка скатилась на колени мистеру Люку, и, торопясь убраться куда подальше, он опрокинул стул. Миссис Люк попыталась схватить их всех разом, что ей не удалось. Тетя Каролина сидела и вопила. Акукла все ухмылялась и рожала детей.

Марвин стоял, прислонясь к стене, и выглядел одновременно испуганным, как тетя Каролина, и глупо довольным, как кукла. Поймав его взгляд, Энжи отчаянно замахала руками, мол, хватит, останови ее, выключи, но то ли братец слишком веселился, то ли понятия не имел, как снять заклятие. Одна куколка ударила Энжи по голове, и перед глазами у нее вдруг предстала ужасная картина: вся семья тонет в деревянных младенцах и тянет руки к свободе, пока каждый не уйдет на дно. Еще один младенец отскочил от супницы, угодив девочке в ухо, острый палец из черного дерева оцарапал кожу до крови.

Наконец все стихло (Энжи так и не узнала, как Марвин это провернул), и семья почти успокоилась, не считая тети Каролины. С физиономии божка сползла маска тупого счастья, а сам он снова превратился в стандартный гадкий сувенир из дьюти-фри в аэропорту, деревянные же младенцы растаяли, словно ледяные. Энжи успела разглядеть, как один исчезает прямо перед носом у тети Каролины, которая к этому моменту перестала орать и начала икать и бить по столу ладонями. Мистер Люк похлопал ее по спине, а Энжи вызвалась потренироваться в приеме Хаймлиха, но от ее помощи отказались. Тетя Каролина рано легла спать.

Позже в своей комнате брат спрятался под кровать и возмущенно спросил:

- Ну что еще? Ты просила не пугать. Что страшного в том, что у куклы появляются дети? Я думал, будет забавно.

- Забавно, - повторила Энжи. - Ха-ха.

И задумалась, какой тюремный срок ей дадут, если она в самом деле убьет брата. «Десять лет? Пять при хорошем поведении и посещении психиатра? Выдюжу как-нибудь».

- А как насчет моей просьбы не ставить тетю Каролину в неловкое положение?

- И чем же я ее оконфузил? - Видимый глаз Марвина расширился от возмущения. - Нельзя ей столько пить.

- Рано или поздно они все поймут, - предостерегла брата Энжи. - Если не тетя Каролина, то мама уж точно. Твоим играм конец, приятель.

Но, к ее собственному изумлению, о происшествии ничего не было сказано и на следующий день, и после того - ни наблюдательной матерью, ни сухо проницательным отцом, ни даже тетей Каролиной, от которой следовало бы ожидать хоть какого-то замечания за завтраком. Недоумевающая Энжи сказала дремавшей на ее подушке Миледи:

- Наверное, когда случается что-нибудь слишком уж странное, все делают вид, будто ничего особенного не произошло.

Ее саму это объяснение ни в коей мере не удовлетворило, но за неимением другого… Старая кошка прищурилась в сонном согласии и свернулась еще более уютным клубочком, после чего, не переставая урчать, заснула.

С того дня Энжи наблюдала за Марвином пристальнее, чем тогда, когда он был совсем маленьким и впервые обнаружил пристрастие к играм на проезжей части. Была у нее причина для тревоги или нет, но он вел себя более или менее паинькой, если не считать того раза, когда превратил в цемент воздух в шинах велосипеда парнишки, который украл его комикс про супермена. А еще была история с зачарованным мячом, который то и дело подкатывался к нему, будто не мог снести близости другого человека. И Энжи научилась с особым тщанием готовить себе бутерброды, потому что, если надолго выпустить братца из виду, в приготовленном мог оказаться лишний ингредиент. Однажды - сладкий перец, в другой раз - соус табаско, но особой любовью Марвина пользовались острые мексиканские перцы. Случались и другие добавки - не столь острые, но гораздо более неприятные. Выведенная из себя, она как-то рявкнула сочувствующей Мелиссе Фельдмен, у которой было два собственных брата: «Детей следует запирать в тюрьму только за то, что им восемь с половиной лет».