Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курфюрст

— Благодарю, мой дорогой брат!.. Уж постараюсь расположиться лучше, чем дома, там у меня жена — просто зверь… га-га-га!

Он слез с коня, они обнялись, король Фальстронг тоже опустился на землю и, выждав, когда Найтингейл вырвется из медвежьих объятий Барбароссы, в свою очередь обнял его, похлопал по спине.

— Не сдаемся? Я слышал, у тебя, дорогой брат, малолетняя любовница?

Найтингейл опасливо оглянулся.

— Тише-тише, — прошипел он, — даже слуги не должны о таком слышать!

— Но ведь правда?

— Клевета, — ответил Найтингейл твердо и посмотрел честными-пречестными глазами. — Видит Бог, клевета!

— Согласен, — ответил Фальстронг понимающе, — клевета, так клевета. Но хорошая, правда? Приятно, когда такое за спиной клевещут.

Коней увели, свиту обоих королей начали разбирать и уводить небольшими группами, а мы все четверо вошли в зал, я сразу отметил минимум слуг, что понятно, однако на священника поглядывал с великим удивлением.

Найтингейл верно понял мое изумление, поморщился.

— А вы что хотели? Только священники и могут распознать нечисть и не допустить ее, чтобы подслушивала.

Я рискнул сказать:

— Многие маги тоже могут распознать…

— Могут, — согласился он невесело, — но мага можно и перекупить, а священники служат не мне, а Богу. Они… надежнее, хоть с ними и труднее.

Из дверей справа и слева вышли одетые в красное с золотым юноши, в руках длинные блестящие трубы, быстро встали вдоль стен и замерли, гордые и понимающие, какие они красивые и замечательные.

Высокий важный человек, капельмейстер или распорядитель, появился позже, сразу же взмахнул обеими руками. Трубы взметнулись кверху, раструбы как диковинные цветы из меди, зал наполнился красивой призывной мелодией.

Я сказал священнику негромко:

— Принесите библию. Побыстрее!

Он покосился на меня с укором.

— Зачем? Она всегда со мной.

— Дайте сюда.

— Простите, ваша светлость…

Я почти выхватил из его рук, подошел к единственному столу и торжественно положил на него книгу. Старинный рукописный текст в латунном переплете с богатым рисунком смотрится очень хорошо и величаво.

— Ваши Величества, — произнес я торжественно, — я прошу вас положить руки на библию и поклясться, что вы будете стойки и последовательны в нашем священном союзе против наглого захватчика, посмевшего нарушить мир. Господь наш всегда против войн, лишь оборонительные или освободительные он принимает и приветствует, так что всегда помните, что бы мы ни делали на этом поприще против нарушившего людские и земные законы Гиллеберда, — законно, и Господь с нами!

Барбаросса первым протянул руку и положил на Библию. Глаза его сверкнули огнем войны.

— Клянусь! — произнес он густым голосом воина.

Найтингейл опустил ладонь на переплет и сказал мягким интеллигентным голосом:

— Клянусь всей душой.

Фальстронг несколько замешкался, явно нарочито, свою значимость можно показывать и в мелочах, наконец коснулся святой книги растопыренными пальцами, не прикасаясь ладонью, вскинул взгляд кверху.

— Клянусь, — сказал он размеренно, — да-да, клянусь.

Найтингейл оглядел всех быстрыми живыми глазами.

— Ваши Величества, — сказал он радушно, — согласно вашим предварительно высказанным пожеланиям на отдых отведен всего час. Затем мы все встречаемся в главном зале… это, вообще-то, не зал, а просто большая комната, где и продолжим… начнем основную часть встречи. Если у вас, конечно, нет других пожеланий.

— У меня нет, — прогудел Барбаросса.

— У меня тоже, — чеканным голосом ответил Фальстронг.

Слуги молча распахнули двери, я предусмотрительно не пошел ни с Барбароссой, ни с Фальстронгом, будет сочтено как нарушение равновесия, вместе с Найтингейлом молча смотрели им вслед, пока оба не скрылись. С Найтингейлом можно, он — принимающая сторона, радушный хозяин, а самое главное — у него маленькое королевство и слабая армия, это не Фоссано и Варт Генц, примерно равные по мощи королевства, что ревниво присматриваются к подобным и более сильным.

Во дворе звенят мечи, это рыцари из Фоссано и Варт Генца меряются силой и демонстрируют друг другу воинские приемы. Рыцари Шателлена толпятся вокруг, их больше всех, глаза горят, и ладони тянутся к рукоятям мечей, но чувствуется, что руки им связывает приказ не предпринимать ничего рискованного, что может вызвать неудовольствие гостей той или другой стороны.

Кто-то из рыцарей Барбароссы, изрядно выпив, отправился в другой конец двора, где молодые девушки вытаскивают из колодца полные ведра, но, вообще-то, чувствуется общее напряжение, даже эти вот фехтующие с мечами, очень серьезны и постоянно себя контролируют, это заметно невооруженным глазом, улыбаются скованно, а смех звучит… не слишком раскатисто и вольно.

Через час все трое собрались в самой большой комнате, именуемой залом, я отметил, что щепетильность королей в отношении своего достоинства доходит до смешного: вошли одновременно с двух сторон, там есть двери, но для такой синхронности кому-то пришлось некоторое время ждать, пока появится второй.

У небольшого столика три роскошных кресла и… стул, чуть ли не табуретка. Я поморщился, ну да ладно, просто соблюден дипломатический протокол, так надо, так принято, комильфо, мне же нужен результат, вот и сопи, фюрст, в две дырочки и смиренно внимай трем королям, сидя на табуреточке.

Барбаросса и Фальстронг важно уселись, оба в горностаевых накидках, символ высшей власти в их королевствах, никто больше не имеет права обрамлять воротники этим мехом.

Король Найтингейл поднялся, интеллигентно кашлянул.

— У меня странная роль, — сказал он смущенно, — как будто принимаю гостей, так как это в моем загородном доме и в моем королевстве, но на самом деле я такой же гость, как и вы, а отвечает за прием…

— …и его последствия, — вставил Барбаросса гулко и хохотнул.

Фальстронг одобрительно усмехнулся.

— Да-да, — согласился Найтингейл обрадованно, — вы совершенно правы, мой дорогой брат! Отвечает за все последствия, за успех и неудачи… сэр Ричард, фюрст Сен-Мари!

Он жестом пригласил меня продолжить, а сам с явным облегчением опустился в кресло. Я поднялся, сердце колотится так отчаянно, словно убегаю от дракона, а он уже разинул пасть и жарко дышит мне в спину.

— Ваши Величества, — произнес я и ощутил, что даже голос жалко дрожит, как у овцы хвост, — ваши Величества… все когда-то бывает внове, и неправ язычник Экклезиаст, что нет ничего нового под луной… Господь постоянно испытывает нас! И одно из его испытаний перед нами сейчас…

Я запнулся, Барбаросса смотрит пристально, молчит, а Фальстронг произнес благодушно: