Мария Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

Когда дочь вернулась из добровольного плена, Кэмарн считал, что самое страшное осталось позади. Что теперь, когда Лураса рядом с ним, в стенах родного дворца, в окружении с детства знакомых людей — все наладится, и ничто уже не омрачит существование всех тэланцев и его собственное, но он ошибался. И сейчас, меряя шагами замковый коридор, вейнгар винил себя в том, что был слеп.

Ему говорили — Сарин и Гарья, что девочка тиха и понура, что, устремив взгляд в ночь, льет слезы, но он отказывался верить. Не желал видеть и слышать. Был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на горести других, даже своего ненаглядного цветочка. Стал эгоистичен, охваченный радостью воссоединения, за что теперь мысленно вымаливал прощения у той, что находилась за стеной, пытаясь подарить миру Гардэрна и Траисары новую жизнь.

Кэмарн не увидел дочерней привязанности к шисгарскому карателю, не понял ее, а потом отказывался принимать, тем самым усугубляя боль любимого ребенка. Изначально не предвидевший такой возможности, мужчина оказался не готов к ней и, предпочитая рассматривать годичное отсутствие дочери, как жертву, был ослеплен чрезмерной горделивостью от ее самопожертвования.

Очередной крик, достигший его ушей, заставил Кэмарна застыть. Сердце сжалось от страха и боли, дыхание перехватило. Некоторое время мужчина стоял оглушенный бешеной пульсацией в висках, затем заставил себя вздохнуть — медленно и глубоко. Немного отпустило.

— От того, что здесь расхаживаешь, ничего не изменится, — словно издалека услышал вейнгар слова Сарина, подпирающего стену недалеко от входа в покои роженицы.

— Оставь, — буркнул он, нервно заправив за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос. — Не хочу ничего слышать.

Друг еще что-то сказал, но Кэмарн уже не расслышал, так как внутри него все напряглось вторя очередному болезненному крику.

Он успел позабыть, каково это — ждать за дверью и волноваться. Трижды пройдя через родовые муки, потеряв в процессе двух жен, вейнгар все же оказался не готов стать свидетелем мучений собственной дочери.

— Когда уже?! — воскликнул мужчина, едва справляясь с желанием закрыть уши руками и сбежать туда, куда стенания не донесутся.

Сарин, также скривившийся от душещипательного вопля, выдавил в ответ:

— Должно быть, скоро.

Словно услышав мольбу мужчин, из комнаты выскочила молоденькая служанка, неся в руках измятые, окровавленные тряпки. На ее бледном лице появилась ободряющая улыбка, адресованная вейнгару.

— Уже видно, — шепнула девушка, проносясь мимо, и у Кэмарна чуть отлегло от сердца.

— Недолго, — со знанием дела сказал он Сарину, на что тот ответил неуверенным кивком.

Ночь неумолимо приближалась к рассвету, и роды на данный момент длились почти сутки. Верить в "недолго" с каждым прошедшим мгновеньем становилось все сложнее. Да и память о том, насколько маленькой была Лураса и какой богатырь, должно быть вырос в ней, не давала Сарину покоя.

Прогноз вейнгара не оправдался. Возле дверей покоев роженицы мужчины провели еще несколько часов, и только когда Сарин уговорил своего господина отойти ненадолго, чтобы выпить подогретого вина и подкрепиться быстрым завтраком, им послышался протестующий крик новорожденного.

Вмиг забыв о приличиях и о законах, Кэмарн ворвался в комнаты, где осунувшаяся Гарья показала правителю Тэлы маленький попискивающий сверток.

— Тарген, сын Лурасы, — провозгласила она, глядя на вейнгара, смаргивающего слезы облегчения.

Справившись с собой, Кэмарн сдернул с плеч плащ ритуальных одежд, в который Сарин ранее заставил его облачиться, и, постелив подбитую белым мехом ткань на пол, принял под свое покровительство новорожденного.

— Тарген, сын Лурасы, внук Кэмарна, потомок пустынного тигра, наследник Тэлы по моему слову и праву рождения! — громко подтвердил вейнгар, откидывая с крошеного личика пеленательную ткань.

Малыш, потревоженный неумелыми движениями умиленного деда, открыл глаза, и правящий вейнгар заглянул в насыщенную синеву, подобную которой никогда не видел — синеву полуденного летнего неба, сосредоточенную в любознательном взгляде младенца.

— Мой внук, — повторил Кэмарн. — Наше спасение.

— Наш сын! — вторя его словам, раздалось с кровати, на которой новоявленная мать глотала слезы.

Сын ворвался в комнату осунувшегося, но счастливого вейнгара спустя два часа после рассвета. Кэмарн стоял у окна и любовался, как утренний, еще несмелый диск Гардэрна золотит воды Дивейского моря. Сарин, принесший завтрак своему господину, вздрогнул и выронил крышку сахарницы от злобного шипения, сорвавшегося с уст молодого человека.

— Как ты мог?! — Матерн не кричал, но скулы его были сведены, а на лице застыла маска ярости.

— Что мог?

— Признать это?

— Тарген мой внук и наследник в той же степени, что и ты, — абсолютно спокойно ответил Кэмарн, пристально смотря на сына.

Тот презрительно скривил губы. Лицо мужчины заалело от переполняющего его гнева. Руки сжались в кулаки, и слуге на мгновенье показалось, что мальчик собирается броситься на отца. Сарин напрягся, в случае необходимости готовый принять удар на себя.

В отличие от преданного слуги и друга, Кэмарн не удивился демонстрации сыновнего неудовольствия. Он был готов к ней, ведь отпрыск уже несколько месяцев — с возвращения Лурасы — пребывал в расстроенных чувствах, сперва недовольный пренебрежением отца к собственной персоне, затем — безоговорочным приятием внебрачного ребенка сестры.

Изначально, когда Раса пропала, а Милуани отправилась в Эргастению, Матерн лелеял надежду, что отец спрятал младшую дочь от карателей. Он вполне мог это сделать, учитывая искреннюю любовь родителя к Лурасе, о которой осведомлены все домочадцы. И пусть Кэмарн ни разу не ответил согласием на наводящие вопросы сына, он предпочитал думать именно так.

Возвращение сестры ровно через год с момента исчезновения, навело Матерна на мысль, что он ошибался, а проявившая вскоре беременность — лишила последних иллюзий. Давнишний разговор об откупе всплыл у него в голове и уже не покидал до самых родов, заставляя молодого человека нервничать и тревожиться. Как оказалось, не зря.

Пока сестра бледнела и распухала, вынашивая ребенка, сын пытался воздействовать на отца, чтобы поторопить собственное признание единственным приемником, но Кэмарн каждый раз откладывал обряд. Это раздражало, лишая покоя.

А сейчас, узнав о провозглашении новорожденного одним из возможных наследников, Матерн был взбешен.

— Внук? Какой внук?! — вскричал мужчина, побагровев еще больше. — Это непонятное отродье неизвестно от кого появившееся на свет не может быть твоим внуком! Ты на него смотрел? Он же… — захлебнувшись собственным гневом, Матерн не договорил.