Мария Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

— Готово, — вынесла свой вердикт Гарья, окинув молочную дочь критическим взглядом, который сменился затем довольной улыбкой.

На Лурасе, обтягивая тонкий стан, красовалось пепельного цвета платье, соответствующее случаю. Волосы ее были заплетены в косы и уложены короной на голове, которую покрывала кружевная вуаль плакальщицы. По обычаю все женщины в этот день покрывали голову — простолюдинки платками, а благородные дамы тончайшим кружевом.

Раса посмотрела в зеркало, но видела не себя, а стоящего чуть поодаль сына. Его черные волосы, собранные в традиционный хвост вейнгара с тремя косицами, перекрещенными на макушке и убранными на затылке в общий пучок, заставили ее сердце сжаться от боли и гордости. На широких плечах молодого человека покоился укороченный плащ, а бедра опоясывала перевязь с ключами, которыми он должен будет отворить гробницу.

Им большого труда стоило уговорить его на это действо. И он согласился, но с одним условием — скрыть глаза, и сейчас пришедшая с ним девушка — Литаурэль, подходила к Лутаргу с широкой черной лентой в руках, чтобы выполнить его требование.

Лураса была против этого. Не хотела, чтобы сын стыдился чего-либо, но перебороть его убежденность, что так будет лучше, не смогла.

Лутарг! Всякий раз, когда она называла его по имени, в груди щемило, а на глаза наворачивались предательские слезы. Их мальчик — судьба сама дала ему новое имя. То имя, которое когда предлагал ей его отец. Из открытого миру, непоседливого Таргена он вырос в замкнутого, таящегося в себе мужчину — Лутарга, и это имя как нельзя лучше подходило ему.

Сын Лурасы и Антаргина — их малыш. Уже взрослый, но для нее так и оставшийся ребенком.

— Пора, — Раса смахнула слезинку с ресниц и отпустила на лицо вуаль. — Мы и так сильно опаздываем.

Лутарг согласно кивнул, хоть и не чувствовал уверенности в правильности их решения. Он просто не смог ей отказать. Духу не хватило. С того момента в комнате, когда мать обняла его и тихо заплакала, пряча всхлипы на его груди, он ни в чем не мог ей отказать. А она не отходила от него ни на шаг, словно боялась, что сын исчезнет. Все время прикасалась к нему, то теребя волосы, то гладя руку, то поправляя что-то, ведомое только ей. И как ни странно, раздражение не просыпалось в нем от этих касаний. Скорее наоборот — рождало приятное тепло и некое чувство защищенности, будто материнское присутствие могло спасти его от всех напастей. Это было странное чувство, необычное для него, но от этого особенно приятное.

Колонной они подошли к дворцовым воротам. Гвардейцы расступились, готовясь встать двумя рядами по бокам. Толпа сперва восторженно загудела, приветствуя вейнгара и его свиту, и лишь затем, не увидев Матерна, заволновалась.

Лураса гордо подняла голову, цепляясь за руку сына и радуясь, что заплаканное лицо скрывает вуаль. Позади них, держа в руках букеты цветов, шагали Таирия и Литаурэль. За девушками следовали советники вейнгара. Некоторые из них несли штандарты, иные — фолианты хроник, и все в равной мере ощущали одинаковое напряжение, ожидая реакции толпы.

Но ничего страшного не произошло. Народ, узрев присутствие пропавшей дочери вейнгара, разразился радостными воплями, которые по цепочке разбежались во все стороны, и тронулся вслед за ведущими церемонию к дивейским воротам Антэлы, примыкающим непосредственно к пирсам.

Когда имена всех вейнгаров были зачитаны, а цветы опущены в соленые воды Дивейского моря, процессия повернула обратно во дворец. Теперь осталось открыть гробницу и преподнести дары.

Со своей ролью Лутарг справился без труда, а когда двери закрылись за членами вейнгарской семьи, даря им несколько мгновений наедине с предками, молодой человек снял повязку и огляделся. Здесь все было бледно-желтым — песочным. Пол, стены, сводчатый потолок символизировали места, откуда в далеком прошлом прибыли переселенцы. И только овальный постамент, на котором расположился пустынный тигр, сиял чистейшей голубизной морских волн.

— Идем, — Лураса взяла сына за руку и подвела к одной из стен.

Насколько он понял, они были поделены на отсеки, в каждом из которых хранился прах почившего вейнгара. Они подошли к одному из таких квадратов, и мать нежно провела по нему рукой.

— Твой дед. Кэмарн, — с грустью сказала она. — Сегодня ровно двадцать лет как он ушел в царство Траисары. Он очень любил тебя, помнишь?

Лутарг моментально напрягся. Каждый раз, когда она с надеждой произносила подобное "помнишь", в нем что-то переворачивалось.

Он хотел! Очень хотел помнить! Но сколько не заглядывал в себя, не находил ничего, кроме темноты. Эти годы, что он провел в ней, просто стерлись из его памяти. Исчезли, поглощенные тем, что было далее — темнотой одиночества.

Раса горько выдохнула и крепче сжала горячую ладонь сына. Еще некоторое время они провели в гробнице, а затем, настежь распахнув двери, удалились во дворец, оставив тэланцев, ожидающих своей очереди, наедине с их мыслями и просьбами.

Это был длинный и бесконечно суматошный день для всех обитателей дворца, и, конечно же, для семьи вейнгара. Таирии пришлось взять себя в руки и следить за тем, чтобы на столах, накрытых вдоль замковых стен, не иссякали угощения для жителей столицы и прибывших на помин тэланцев. Литаурэль помогала ей по мере возможностей, но лишь тогда, когда Лутарг находился рядом. А это случалось не часто, так как Лураса не желала отпускать от себя сына ни на мгновенье.

Самой Лурасе пришлось объясняться с советниками, что оказалось делом достаточно сложным. И если бы не Сарин и еще несколько человек из самого совета, занявшие места в нем еще при Кэмарне, ей бы пришлось совсем тяжко. Плюс ко всему Раса все же уговорила Лутарга в пределах дворца обходиться без повязки, и это создало ряд проблем, возглавлял которые, конечно же, страх.

Молодой человек ощущал его повсеместно, куда бы мать не привела его. Липкие щупальца людской боязни следовали за ним по пятам, впиваясь в сердце и напоминая о неуместности.

Несмотря на все старания Лурасы, он был здесь лишним — чужим. Единственными островками спокойствия для него являлись она сама, Лита, Сарин, Таирия и Гарья. Только они без затаенного ужаса смотрели ему в глаза, не шарахались в сторону, если он делал какое-то движение, и без задней мысли приближались, чтобы сказать что-то или прикоснуться.

Лутаргу нестерпимо хотелось спрятаться от этих боязливых, изучающих взглядов, что ощупывали его со всех сторон. Они неосознанно возвращали его во времена, проведенные в эргастенских пещерах, воскрешая в душе стремление к обособленности, напоминая об инаковости и месте, где он не чувствовал себя таковым. Рождали в нем непреодолимое желание вернуться туда, где он будет обычным. Таким, как все.