Array Array - Мастер сновидений

Знаменитая пифия(1) вольного города Каравача — Карва не любила свой день рождения и не любила упоминания о своем даре, да и даром эти приступы она никогда не считала. Всегда жила своим умом, и, слава Пресветлой богине, у нее всегда это получалось неплохо. И, хоть муж умер давно, но троих детей подняла, и всегда сытыми были и дело, что от матери и бабки досталось, расширила. Вместо одного, стоящего на отшибе сарая, используемого под склад, у нее теперь было два больших склада рядом с ярмаркой и места в этих складах купцы заказывали заранее, потому что знали, что на складах смиз(2) всегда было чисто, грузчики трезвы и ничего никогда не пропадет. Ну а если что рвалось или билось, с кем не бывает, то порвавшееся или побитое всегда предъявлялось заказчику и, при необходимости, ущерб возмещался. Поэтому Карва свою работу любила и лютой ненавистью ненавидела свои пророчества. Да и кому понравится, когда вдруг валишься с ног и начинаешь молоть всякую чушь.

С возрастом Карва научилась определять дни, когда приближалось время очередного пророчества. И в такие дни на люди не выходила, но иногда не получалось спрятаться от всех и выдать очередную чушь в темноту спальни. Вот и сегодня в день своего, подумать только, пятидесятилетия должен был состояться очередной приступ. И не отвертишься, гости все равно придут, а те, что не придут, пришлют подарки. «Вон целая гора в углу залы лежит, и ведь подарят всякую дрянь, что самим не надо, то другим дарят. Единственное, вон та коробка, вроде и не большая и не украшенная лентами… Это судя по всему подарок от гномов, интересно, что в ней? А, потом посмотрю…»

Повезло же смиз Карве родиться на один день раньше полнолуния Таниса(3), если б еще один день и все, не было бы Карвы на свете. Ох, как не любят на Лари рожденных в ночь, когда на небе светит Танис, ох не любят. Сейчас женщины к магам обращаются, чтобы отсрочили или ускорили неизбежное, чтобы только не в эту страшную ночь, а раньше то таких деток сразу в реку кидали или в лес диким зверям относили. Да, страшные были раньше времена. А Карве или ее матери тогда, пятьдесят лет назад повезло, теперь вот–вот накатит приступ пророчества, а первые гости уже на пороге. Держаться, не дать себе уйти в непонятные дали, не портить себе и гостям праздник, а вот потом, когда все уйдут…

Но не получилось, не дотерпела, чуть–чуть не хватило, еще бы часочек, но нет… А гости то как обрадовались, вот еще одно развлечение на празднике, когда еще такое увидишь и услышишь, чтоб своим детям и внукам рассказать можно было. И менестрели проклятущие все запомнили, и записали, и разнесут по свету очередную чушь, очередное предсказание «знаменитой пифии Карвы». А все потому, что чушь сказанная во время таких приступов через несколько лет полностью сбывается, никогда сразу, но всегда сбывается. Раньше то, пока не научилась узнавать близкий приход очередного пророчества, много их было записано. И почти все, что были записаны ушлыми людишками и лохматыми менестрелями, сбылись…

Я открыла глаза. Перед глазами была темнота, но не та темнота, которая бывает в темной комнате. Нет, это была полная темнота, и тишина… Темнота бывает разная, одна пугает, другая, словно режет на части, эта темнота обволакивала и успокаивала, мягко покачивала на волнах забвения и тихо шептала в ушко о вечности и вечном покое. Кто я? В голове что–то будто щелкнуло. Я — Анна, 42 года от роду… Так, с этим понятно… Теперь второй вопрос: Где я? Судя по моему самочувствию, пошевелиться не могу, руки, ноги, да и все тело, словно не мое — я в больнице. Такое со мной уже было, тогда пришлось научиться ходить заново. Глаза ничего не видят, наверное, еще и ослепла. Нет, не больница, как я помню, в больнице так темно и тихо не бывает, это я точно помню. А что я собственно помню?

Жаркий солнечный день. Стою у кромки тротуара, Мара сидит у левой ноги и энергично чешет за ухом. Поднимаю глаза на дорогу и вижу несущийся на меня огромный черный джип, перекошенное лицо подростка–водителя. Пытаюсь ногой оттолкнуть в сторону собаку. Удар… и… темнота. Господи… Марочка, девочка, где ты? Кричу мысленно, губы не открываются, язык не слушается, по щекам текут слезы… Но, все равно кричу… Внутри становится горячо и больно. От этой боли тишина, вдруг, отступает, и я слышу цокот коготков и знакомое посапывание. В пальцы правой руки утыкается влажный собачий нос. Чувствую, как моих ледяных пальцев касается теплый, нежный, влажный язык. Она щекочет усами ладонь и толкает мордой руку. Пытаюсь пошевелить пальцами — шевелятся! Рука постепенно оживает. Уже могу приподнять кисть и, опираясь на локоть, глажу теплый бочок, покрытый короткой, жесткой шерстью. Рука ритмично поглаживает собачий бок, спинку, когда Марыска привычно укладывается мне под бок, начинаю почесывать теплый, почти голый животик, с длинными, оттянутыми многочисленными щенками сосками.

Глаза открыты, но по прежнему, ничего не видят, по телу разливается приятное тепло. Боль и пустота от потери ушли, Марка рядом. Теперь надо заняться собой. Пробую пошевелить пальцами на ногах, пальцы на правой ноге шевелятся, на левой — не хотят. Пальцы на левой руке судорожно подергиваются. Мыслей в голове никаких, проблемы тела занимают все пространство головы.

Как не хочется опять учиться ходить и учиться двигать не послушными конечностями. Марка начинает ворочаться, встает, ставит лапы мне на грудь. Начинает облизывать мне лицо, поскуливает и дергает ногой, показывая, что хочет залезть мне на живот, но стесняется.