Олег Бубела - Воин

— Отче, а разве применимо это к степнякам? — поинтересовался я.

— Это касается всех разумных созданий, — отрезал мой гость.

И этот священник живёт на границе? Разве он не повидал жизнь во всех её проявлениях? Разве на его глазах не убивали людей? Как он может после этого говорить такое?

— Святой отец, а вы давно здесь живёте? — уточнил я.

— Уже год, — ответил священник.

— И что, жизнь вас ещё не убедила в несправедливости ваших утверждений? Как вообще такое возможно? Вы что не замечали нападений, убийств? Значит, вы жалеете степняков, а не людей, убитых ими?

Я начинал закипать. Спокойно, сказал я себе, если ты дашь ему в морду, ничего не поменяется, а люди просто не поймут.

— Не искажайте мои слова! — ответил мне мой гость. — Я не говорил, что их нужно оправдывать, я лишь сказал, что их нужно пожалеть! Они не понимают, что творят, и какая им будет уготована расплата за все их грехи. Я не говорил, что нужно бросать оружие при набеге и уговаривать их обратиться в лоно истинной веры, но всё же им нужно давать хотя бы возможность исправиться! Вы же лишаете их этого!

— Это когда же это? — не понял я.

— Вы хладнокровно убиваете пленных, пытаете их. Я вижу, что в вас нет ни капли сострадания к загубленным вами заблудшим душам. Это очень плохо, потому что свидетельствует о том, что тьма уже глубоко проникла в ваше сердце.

Тьма? Это о чём он? Я даже не заметил, как мы плавно поменяли тему разговора. Священник между тем продолжал, глядя на моё удивлённое лицо:

— Да-да, тьма уже вовсю завладела вашими помыслами и постепенно уничтожает вашу душу. Ваши заблуждения — не что иное как результат её губительного воздействия. Посмотрите на себя, ведь вы стали хладнокровным и безжалостным убийцей, разве вы не видите этого.

Я задумался и кивнул. Правильно меня эльфы так назвали, ведь судя по моим делам, это прозвище я оправдываю на все сто. Правда, в их пророчестве говорилось, что я принесу многие смерти народу эльфов, а не степняков, которых я за последние дни уничтожил немало, но одно другому не мешает.

Священник вздохнул и мягко сказал:

— Мне жаль вас, Алекс. Разве вам не тяжело жить, имея на душе такой тяжкий груз грехов. Разве вам не хочется очиститься от скверны? Расскажите мне, как вы дошли до этого?

Так вот в чём дело, неужели всё упирается в банальное любопытство?

— Святой отец, я не привык раскрывать свою душу перед каждым встречным. Более того, в целом мире всего одна живая душа знает почти все мои тайны, и я хочу, чтобы так осталось и впредь. Если вам жаль меня, то я прямо вам заявлю — оставьте свою жалость для других. Да, я убийца, но мне это ничуть не мешает. Более того, сейчас я — единственная надежда Города, поскольку без меня он бы уже был захвачен врагом. Если вам всё ещё интересно, то меня всё же немного тяготит то, как легко я убиваю. Но это больше наследие моего прошлого, когда родители мне говорили примерно то же, что и вы сейчас — о том, что жизнь бесценна и прочая… Да, я ничего не чувствую, когда убиваю врагов, но это и хорошо, ведь если бы они мне снились в кошмарах, было бы значительно хуже!

— Но это позволило бы вам сохранить свою бессмертную душу. Ведь переживания по поводу содеянного есть ни что иное, как отражение нашей души!

— Нет, это всего лишь результат нашего воспитания. Если одному ребёнку всю жизнь твердили, что убийство — это плохо, а второго с рождения обучали искусству боя, то результат будет вполне очевиден.

Мой гость сокрушённо покачал головой. Мы немного помолчали.

— А может быть вы убиваете так легко, потому что это всего лишь люди? Не задумывались ли вы над этим? — попробовал священник другой подход.

Я сначала не въехал.

— Что вы имеете в виду?

— Я хотел сказать о том, что вы ничего не чувствуете только потому, что это не ваши соплеменники? Будь на их месте эльфы, чувствовали бы вы жалость к ним?

Я покачал головой.

— Поверьте, эльфы никогда бы не стали действовать так глупо, но если бы вдруг именно они были по ту сторону города, то я убивал бы их также без лишних эмоций. И то, что они были бы моими соплеменниками, только добавило бы мне скорости в их умерщвлении, потому что я знаю, что никто кроме меня в этом городе не смог бы противостоять им на равных, а поэтому я не стал бы с ними долго возиться…

Я замолчал и подумал, что опять распустил свой длинный язык. Вон, теперь священник сидит, настороженно на меня уставившись. Наверное, думает, что я и его с лёгкостью сейчас прирежу, а потом закопаю за домом под малиной. Кстати, давно нужно было глянуть, что у меня там растёт… Так, пора бы и выпроваживать гостя, который отнял у меня столько свободного времени, но священник всё же не унимался.

— Но почему же вы так ненавидите всё живое?

— Притормозите коней, святой отец! Безразличие вовсе не означает ненависть.

— Но до этого ведь совсем недалеко.

— Согласен, — кивнул я. — Но сейчас я не испытываю ненависти к врагам, а тем более, как вы сказали, ко всему живому. Я просто стремлюсь задавить свои чувства, чтобы они не мешали мне во время боя. Даже ненависть может помешать профессионалу в момент нанесения удара, поэтому в бою нужно всегда иметь ясную голову.

— Но ведь вы чувствуете горечь утраты, переживаете за своих воинов, значит, в вашей душе есть ещё искорка Единого, которую он вложил в вас при рождении, — продолжал настаивать священник.

— Да, конечно, ведь после схватки я позволяю себе расслабиться. Я же всё-таки не бездушное оружие, а живой человек.

Священник утвердительно кивнул и сказал:

— Да, я заметил, что ничто человеческое вам не чуждо. Вам не чужды плотские удовольствия, не так ли? (Это он про Кару что ли?) Вы очень чутко относитесь к красоте.

Тут я непонимающе посмотрел на святого отца, так что он счёл нужным пояснить:

— Я видел, как вы рассматривали картины в храме, что свидетельствует о том, что вы открыты для истинной веры, не отрицаете Единого. Так почему же вы не признаёте основу его учения?

О, кстати, раз напомнил о картинах, нужно кое-что у него спросить, а то засело у меня в голове, как заноза.

— Да, меня весьма заинтересовали ваши полотна, — ответил я священнику. — Не объясните, что изображено на них, чтобы я до конца мог понять их смысл?

Священник прямо расцвёл:

— Конечно, сын мой. На первой из них запечатлён Единый в момент сотворения первых людей и наделением их божественной искрой. Это…

— А можно сразу перейти к картинам, что висят на боковых стенах храма, — попросил я священника, прервав его речь, понимая, что описание торжественности момента введения в мир первых юнитов может затянуться.

Святой отец недовольно поморщился, но всё же пояснил мне:

— На той, что висит на правой стене, изображена решающая битва сил Света и Тьмы, что произошла около пяти сотен лет назад. На ней запечатлён момент, когда Единый даёт воинству Света оружие веры, что способно сокрушить непобедимого Тёмного мага…