Родовая магия

— Тогда как же его уничтожить? — растеряно спросил Рон, косясь на крестраж чуть ли не с благоговением.

— Ну, для меня вполне очевидно, что для того, чтобы уничтожить медальон, его, в первую очередь, необходимо открыть, — медленно ответил директор. — Мне удалось установить, что для этого определенно не нужен ключ, ну и различные отпирающие чары, увы, тоже бессильны. Попытка воздействия физической силой тоже… не принесла результатов, — он ухмыльнулся себе в бороду, словно припомнив что-то забавное. — И мне пришло в голову, что возможно, я слишком зациклен на чем-то одном, и это мешает мне заметить очевидные вещи. Поэтому я обращаюсь за помощью к вам — ну и, конечно же, к мисс Грейнджер. Мне, правда, очень не хотелось бы давать вам медальон с собой — все-таки, крестраж — вещь очень опасная, но… Прибегать сюда для каждой новой попытки было бы… излишне. Поэтому, я наложу на него охранные чары, чтобы максимально оградить вас о его воздействия, и прошу вас взять его, и держать при себе до тех пор, пока не поймете, как его открыть.

Директор продолжал что-то говорить о том, насколько опасен может быть крестраж, и что мы должны соблюдать с ним предельную осторожность — и в то же время не выпускать из рук, и ни в коем случае не позволять сокурсникам увидеть его. Дафна могла быть не единственной кандидаткой в Пожиратели в школе. Однако конца этой речи я почти не слышал, вперившись взглядом в медальон. Что-то в нем казалось мне почти знакомым — точнее, «знакомым», наверное, не совсем верное слово. Скорее… понятным? Маленькая золотая змейка на крышке, казалось, подмигивает мне крохотными глазками-изумрудами.

— Дневник был специально нацелен на то, чтобы завладеть душой своего нового владельца, который после этого был обречен вернуть из небытия шестнадцатилетнего Тома Риддла и снова открыть Тайную Комнату, мистер Уизли, — сказал Дамблдор, в ответ на какой-то вопрос Рона, который я прослушал. Наверное, он спрашивал о том, как именно может воздействовать на нас медальон? — Именно поэтому он воздействовал на вашу сестру подобным образом. Этот медальон рассчитан на что-то иное. В каждом крестраже — частичка человеческой души, и напитана она тем, что было важно для ее хозяина в тот момент, когда она была отделена. Юный Том мечтал о славе Слизерина, о воплощении его мечты об изгнании «недостойных» из школы, — и именно это, в конечном итоге, нес дневник. Кольцо, хранившееся в хижине Гонтов, напитано было его злобой и отвращением, которую вызывали у Риддла его родственники — как маглы, так и волшебники. Он, который в мечтах видел себя потерянным наследником знаменитого и богатого рода, оказался потомком всего лишь семейства нищих, прозябающих в крохотной хижине. Не то, чтобы это стало для него потрясением, или такой уж неожиданностью — но, полагаю, получить подтверждение и убедиться во всем воочию, было для него… весьма неприятно. Именно эти его злоба и разочарование наполняли кольцо — и именно на них основывалась его защита, с которой я столкнулся. А по рассказу Гарри и Драко о диадеме, тоже вполне очевидно, что в момент ее превращения в крестраж, Волдеморта одолевала тяга к знаниям и даруемому ими величию. Рискну предположить, что чаша Хельги воплощает в себе жажду наживы, хотя возможно, в этом я могу ошибаться… Ну и Нагайна, наконец, змея — полна его агрессии и злобы. Это воплощение его желания… желания убивать, своими руками отнимать жизнь, испытывая при этом жестокое удовольствие от осознания своей власти и силы. Страшно и подумать, что на месте Нагайны мог оказаться небезызвестный василиск, которого вы очень вовремя одолели в Тайной Комнате… несомненно, останься он в живых, и Волдеморт непременно захотел бы использовать его в своих целях, — и превращение в крестраж дало бы ему дополнительный контроль над чудовищем. Жаль, Темный Лорд не очень увлекается общепринятой символикой, ведь змея, знак его предка Слизерина, которым он так гордится, — это, прежде всего, символ мудрости…

Василиск, Тайная Комната… Змеи Слизерина… Ассоциативное мышление лихорадочно заработало, выстраивая цепочки воспоминаний, и я вздрогнул. Мне показалось, что у меня в голове зажегся свет — именно так, как рисуют в глупых магловских мультиках, когда над головой персонажа загорается лампочка. Я почти слышал щелчок, когда кусочки мозаики встали на место, собираясь в цельную картину. Глазки-изумруды снова подмигнули мне, и я в каком-то оцепенении уставился на крохотную змейку, свернувшуюся на крышку крестража. Наследие Слизерина, мудрость змеи… Медальон, закаленный в яде василиска… Дверь в Тайную комнату, которую не мог найти никто, кроме наследника — а почему? Ну конечно же! Способ открыть медальон Слизерина… способности змееуста — вот что!

— Откройся! — прошипел я, как и в прошлый раз, хорошо отдавая себе отчет, что говорю на змеином языке, и в упор уставившись на медальон. Раздался щелчок — на сей раз не в моем воображении, его услышали и остальные.

— Гарри? — окликнул меня встревоженный голос Дамблдора.

— Гарри, что ты делаешь!? — секундой позже взвизгнул Рон.

В какой-то прострации, неспособный шевельнуться, я почти отстраненно наблюдал, как поднялась крышечка медальона, и половинки распались в стороны, соединенные между собой скрытой петелькой. Внутри…

Внутри не оказалось обычной фотографии или миниатюры с изображением близкого человека, или другого существа. Там, как оказалось, вообще не было места для каких бы то ни было изображений.

С обеих половинок на нас с каким-то веселым любопытством глянули ясные темно-карие глаза. Вполне человеческие, с красивым, чуть раскосым разрезом, опушенные длинными темными ресницами… И в то же время — холодные, бесстрастные, безжалостные. Обежав взглядом комнату, глаза остановились на мне — и я не смог отвернуться. Не смог отвести взгляда…

— Гарри Поттер…. — раздался смутно знакомый, холодный высокий голос, и в нем послышалась насмешка. В глубине карих глаз вспыхнули красные искорки, а меня захлестнуло знакомое ощущение — будто сознание перебирает невидимая рука, бесцеремонно вороша мысли, чувства, воспоминания… — «Избранный», «Золотой мальчик»!.. — проговорил все тот же голос, и теперь насмешка становилась все более явной, — и, что еще хуже, теперь она, отвратительно утрируя, копировала интонации Блейз, с которыми та кричала на меня перед камином в «Трех метлах».

Неведомо откуда — в кабинете, в закрытом помещении! — поднялся ветер. Занавески на окнах вздыбились, точно паруса, огонь в камине заревел, устремляя вверх, в дымоход раздувшиеся языки пламени, в воздухе заклубилась неведомо откуда взявшаяся пыль. Не в силах оторвать взгляд от человеческих глаз Тома Риддла, я шарахнулся назад, но они будто притягивали меня, не отпускали — словно две тяжелые руки опустились на плечи, удерживая на месте.