Цвет Надежды

Он резко обернулся и рывком притянул девушку к себе. Она вскрикнула от неожиданности, но он заглушил протест поцелуем. Так легко и спокойно. Ласковое весеннее солнышко рассеяло тень недовольства и раздражения, оставшуюся от долгого ожидания. Осталось пьянящее ощущение огня ее губ и холода ее пальцев, ласкающих шею под воротником рубашки.

— Где ты была так долго? — задыхаясь, спросил он.

Ее губ коснулась лукавая улыбка. Ямочка на левой щечке так и манила коснуться ее губами.

— Я, между прочим, тут случайно проходила.

— Случайно?

— Да, ты же не сказал, что будешь здесь.

— Кому ясно?

— Люциус! — Фрида даже ногой притопнула. — Ты неподражаем. Если девушку хотят видеть, ее приглашают на свидание, знаешь ли.

— А я не приглашаю?

— Ни разу за все время, — подтвердила она его недавние опасения.

— Кхм… Прости, — он постарался придать лицу виноватое выражение — получилось не очень правдоподобно. — Но ты же всегда приходишь.

Фрида возвела глаза к небу.

— И за что я только его люблю? — спросила она то ли у проплывающего мимо облака, то ли у кроны старого дуба.

— Что? — Люциус почувствовал, как сердце замерло, потом ухнуло куда-то в район желудка, а затем, стукнув в горле, заколотилось с сумасшедшей скоростью.

— Что ты сказала? — еле слышно прошептал он.

Никогда! Никто! Это был первый раз, когда он услышал подобные слова. И от кого услышал? Фрида, кажется, и сама испугалась того, что так опрометчиво сорвалось с губ.

Ее щеки трогательно порозовели.

— Нет, важно! — заупрямился Люциус. — Повтори, пожалуйста, что ты сказала.

— Люциус… Не нужно. Пожалуйста. Я сказала, не подумав.

Девушка избегала смотреть ему в глаза. Он разочарованно выдохнул. Оказалось, что он ждал ее ответа, задержав дыхание, боясь спугнуть что-то хрупкое и вновь обретенное.

— Подожди, — она осторожно коснулась его щеки, заставляя поднять голову и встретиться с ее взглядом. — Просто… Неизвестно, как все сложится. Лучше бы тебе не знать.

— Нет! Не лучше!

— Я люблю тебя, Люциус Эдгар Малфой.

От этих простых слов он подскочил на месте и понял, что вот-вот взлетит. Пугала лишь необходимость выпустить ее в этом случае. Потому что, судя по ее взгляду, она оставалась на земле. Плевать! Значит, и он останется. Юноша со счастливым смехом схватил девушку в охапку и закружил по берегу.

— Люциус! — Фрида колотила кулачками по его плечам. — Поставь меня на место!

— И не подумаю!

Она опоздала с предупреждением. Люциус зацепился за пресловутый корень и потерял равновесие. Каким-то чудом он умудрился не уронить ее. Фрида приземлилась на одно колено, Люциус же грохнулся на землю, больно ударившись локтем. От боли пришлось зажмуриться. Как же он ненавидел боль!

— Больно? — шепотом спросила она, нежно убирая мягкую светлую прядку с его лица.

— Нормально, — поморщившись, выговорил он.

Ну не признаваться же в своей слабости. Хотя… Некстати пришла в голову мысль, что этот инцидент подпортил всю прелесть дня. Фрида достала волшебную палочку и произнесла обезболивающее заклинание. Он открыл глаза и посмотрел не нее с благодарностью.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Девушка наклонилась и осторожно поцеловала его. Он крепко обнял ее.

— Знаешь, зато я понял одну вещь.

— Что стоит иногда прислушиваться к мнению других, когда тебе говорят, что лучше так не делать?

— Не-а. Я понял, что…тоже тебя люблю.

Она слегка покраснела, но голосок прозвучал ехидно.

Девушка с участием посмотрела на него, приложив ладонь ко лбу, словно проверяя, нет ли у него жара.

— Я серьезно, — строго проговорил Люциус, перехватив ее руку и прижав к губам. — Я никогда никому еще этого не говорил… и не скажу.

Из-за того, что он говорил в ее ладонь, голос звучал глухо, придавая моменту щемящую искренность.

— Пожалуйста, давай не будем об этом. Мне страшно…

Фрида зябко поежилась.

— Не бойся, — он сел, притягивая ее к себе. — Я же с тобой.

Фрида подняла голову и улыбнулась. Улыбка получилась очень печальной, будто она уже тогда, в тот беззаботный весенний день, — день первого робкого признания и первого осознания — понимала, что это закончится.

Откуда она могла об этом знать? Чувствовала? Догадывалась?

Люциус провел ладонью по волосам, прогоняя воспоминание о том счастливом, неправдоподобно счастливом, дне. Низкое зимнее солнце слепило глаза, отражаясь от нестерпимо яркого снега. Он сидел на корточках у старого дуба. Все было как и в тот день, когда он ожидал ее прихода. Только между тем днем и сегодняшним пролегла пропасть. И заключалась она не в нескольких месяцах жизни, не в ярко-белом снеге взамен сочной весенней зелени и не в хрупкой корке льда на поверхности прозрачного в тот день озера. Нет. Пропасть была между тем Люциусом и этим.

Он не обманул ее тогда. Она действительно останется единственной девушкой, слышавшей слова любви из его уст. Она во многом останется единственной. Да, если быть честным, во всем. Потому что из всех женщин, которые будут появляться в его жизни, ни одна не заставит сердце подскочить до небес, а уста нести счастливый бред. Ни с одной из них он не потеряет голову. Просто не сумеет, несмотря на отчаянные попытки.

Люциус вскинул голову, больно ударившись затылком о ствол старого дуба. Потер затылок и встал.

То, что будет дальше, было неведомо и туманно, то, что было раньше — ярко и болезненно, а то, что было сейчас — серо и безнадежно. Взгляд упал на корень, торчащий из-под земли. Люциус подошел к нему и с размаху пнул ногой, с удовлетворением увидев, что сбил верхний слой носком ботинка. Он снова ударил. Фрида бы за такое голову отвернула. С ее-то любовью к травологии. Но сейчас эта мысль не остановила. Наоборот, он принялся пинать корень с новой силой, отчаянно надеясь, что глупому и равнодушному дереву так же больно, как и ему сейчас.

Если бы дерево могло говорить, то Люциус многое бы узнал. О том, что за счастье нужно бороться и за возможность выбирать — тоже, иногда заплатив за это собственной жизнью. И что смерть — это не всегда поражение. Порой это награда, в то время как жизнь — наказание одиночеством и памятью.

Люциус бы многое мог узнать, если бы умел слушать в свои семнадцать лет.

Он поймет все это позже. И понимание придет неожиданно и ясно, на миг ослепив, и позволив душе вырваться из сумерек, в которые загнал ее разум. И он сделает шаг. Тот самый верный, нужный шаг. Не разумом, но сердцем.

Лили Эванс не спалось. Мысли… Мысли… Мысли… Они не давали покоя, настойчиво вертясь вокруг одного единственного человека.

— Ну сколько можно крутиться?! — послышался недовольный голос с соседней кровати.

— Извини, — прошептала Лили и, стараясь не очень скрипеть кроватью, осторожно нашарила в темноте свои тапочки. Сняла со спинки кровати халат и выбралась из комнаты, по пути завязывая пояс.