Цвет Надежды

О смерти Патрика Люциус узнал одновременно из утренней газеты и со слов Нарциссы, получившей письмо. И вот он здесь, стоит в нескольких шагах от застывшей сестры и понятия не имеет, как себя вести. Как принести соболезнования, когда оба понимают, что это лишь формальность.

Внезапно к Марисе метнулось несколько человек, Люциус автоматически двинулся в их сторону. Он не мог предположить, кто сумел прорваться на церемонию незваным. На подходе к часовне Люциус заметил несколько авроров, одетых, как и все прочие, с такой же фальшивой скорбью на лицах, только бросающих слишком уж цепкие взгляды на всех вновь прибывших. Значит, Пожиратели не могли сюда войти. Да и зачем им Мариса?

Все стало ясно с первых же слов:

— Отрицаете ли вы его причастность к Пожирателям Смерти?

Словно стая саранчи, роем набросившаяся на жертву. Среди вспышек камер и гула вопросов Люциус увидел Марису. Она напоминала затравленного зверька, очнувшегося от спячки и непонимающего, за что на него объявлена охота.

— Кто их сюда пустил? — услышал он за спиной громкий оклик Нарциссы.

Но сам среагировал быстрее. Схватив ближайшего репортера за плечо, Люциус резко дернул.

— Если хоть один из вас приблизится к процессии ближе, чем на милю, у ваших издательств не хватит денег, чтобы оплатить все иски.

Все взгляды обратились в его сторону.

— Вы не можете запретить нам присутствовать! — с вызовом бросил скандально известный репортер «Пророка», славящийся тем, что написал не одну заказную статью о триумфе официальной власти.

— С каких пор вы имеете право присутствовать на похоронах частного лица? — холодно спросил Люциус, не обращая внимания на скрип десятков перьев. Такой скандал. Надо же.

— Мы освещаем события. Идет война.

— Какая война, мальчик? Не ты ли писал о полной и безоговорочной победе над Темными силами? Твое руководство не обрадуется, узнав, что ты пытаешься сеять панику.

— В чем дело?

Рядом с репортерами появилась охрана. Нарцисса не стала шумно выяснять отношения, а воспользовалась более действенными методами.

Репортеров оттеснили. Кто-то что-то выкрикивал, сыпались обвинения в причастности к Пожирателям. Люциус корил себя за нелепую несдержанность. Завтра газеты будут пестреть заметками о произошедшем. Он не ошибся. Чего только на следующий день не появилось в прессе. Это притом, что с частью редакторов удалось договориться — не выпускать материал в тираж.

Эмоции никогда не доводят до добра. Еще одно подтверждение прописной истины.

Хотелось, чтобы этого дня не было, а еще жутко не хотелось смотреть на Марису. Но пришлось. Все тот же растерянный взгляд. Она даже не поблагодарила его. А возможно, и вовсе не заметила.

— Милая, — негромкий голос Нарциссы вывел Марису из транса, — репортеры не успокоятся. Возможно, стоит позволить присутствовать некоторым из них… выборочно. Разумеется, никаких вопросов. Тебя не побеспокоят.

Мариса попыталась улыбнуться бесцветной улыбкой. Благодарно сжала руку Нарциссы.

— Делай, как считаешь нужным. Я… не знаю.

Люциус вздрогнул, услышав ее голос. Неужели, это она, чье появление заставляло болезненно морщиться от того, с каким звоном отражался от каменных стен его дома ее голосок? Сейчас же он был хриплым и надтреснутым, словно его раскололи, разбили…

Лицо Нарциссы на миг исказилось, она легонько коснулась плеча Марисы.

— Я пойду.

— Спасибо, что приехал. Ей это нужно.

В справедливости заявления Люциус сомневался. Он не может быть нужен Марисе. Их родственная связь — формальность. Родственная связь вообще иллюзия. Вот, например, сейчас на месте Нарциссы должна быть та же Присцилла, коль уж близких родственников со стороны Делоре нет. Но Присциллу Малфой сложно отличить от череды посторонних гостей. Протокольные эмоции, не более. В то время как Нарцисса появляется то здесь, то там, четко блюдя формальную часть действа.

Люциус бросил быстрый взгляд на жену, беседующую с начальником охраны, — видимо, распоряжается насчет прессы, — и обернулся к сестре.

Мариса вновь ускользнула в свои мысли. Люциус неловко расправил плечи, кивнул кому-то из знакомых и уже было решил затеряться среди гостей, как вдруг Мариса заговорила:

— Спасибо, что ты пришел, — она все так же смотрела на герб Делоре. — Патрик бы это оценил. Да и я тоже.

— Я не мог не прийти, — соврал Люциус.

— Мог. Семья нужна для того, чтобы не чувствовать себя одиноким…

Этот полувопрос повис в воздухе.

— Не знаю, — откликнулся Люциус. — Никогда не задумывался.

— Потому что у тебя ее никогда не было.

Он поднял голову и посмотрел на сестру.

— Я говорю о настоящей семье, не формальной. С Патриком я узнала разницу.

В Люциусе желание одернуть ее за подобные слова боролось с внезапно вспыхнувшей грустью и сочувствием к этой женщине, вырвавшей у судьбы свое счастье, но, как оказалось, лишь на время. На слишком короткое время.

Мариса Делоре платила за годы счастья частью своей души.

Тогда он просто пожал плечами и принялся мысленно отсчитывать минуты до конца церемонии. Сколько же их было, этих проклятых минут?

Черное. Много черного…

После похорон Патрика она исчезла на несколько месяцев. Люциус понимал, что не должен беспокоиться. Никогда ведь не беспокоился, незачем и начинать. Но стал приглядываться к поведению Нарциссы. Судя по тени беспокойства на красивом лице, понимал, что хороших новостей нет. Из его совятни улетали совы, но возвращались ни с чем.

И вот однажды, войдя на террасу на втором этаже, он застыл. В глубоком плетеном кресле сидела Мариса. Дымящаяся кружка в руках, полуулыбка на губах. И тишина. А ведь ее присутствие всегда угадывалось за милю. Она умудрялась создать особое настроение. Все меняется.

В соседнем кресле так же молча сидела Нарцисса и, казалось, старательно подбирала нейтральную тему для беседы.

— Добрый день, — поздоровался Люциус. Вежливо и сдержанно.

Привычное раздражение смешалось с непривычным облегчением оттого, что с ней все в порядке. Во всяком случае, на первый взгляд.

— Добрый, — откликнулась Мариса.

И тишина, и неловкость, и попытки придумать что-то, чтобы разрядить обстановку.

На террасу неприлично быстрым шагом вошел Драко, наскоро бросил: «Добрый день», увидел отца, осекся, сбавил темп, расправил плечи.

Если бы Люциус не был так увлечен метаморфозами сына, заметил бы мини-драму, разыгравшуюся рядом.

Нарцисса на миг прикрыла глаза, поджав губы. Как ненавидела она эти правила, заставляющие ребенка сдерживаться везде и всегда. «Ты — Малфой!» — твердили все. А ей хотелось крикнуть: «Ты — человек!».

Но почему-то ни разу не крикнула. Лишь пыталась всегда хоть на миг перехватить взгляд сына и согреть его материнской улыбкой. Но Драко очень редко смотрел ей в глаза. Все больше как-то сквозь, словно опасаясь увидеть что-то лишнее.