Цвет Надежды

Кэти предложила пойти на завтрак и, к огорчению пятикурсницы, приглашение приняли все присутствующие. Они вышли из гостиной. Кэти слегка потянула Гарри за рукав, стараясь отстать. Гарри бросил взгляд на Гермиону и позволил себя увести. Гермиона же прибавила шагу, подхватив Рона под локоть.

— Спасибо тебе. Ты самый лучший друг на свете, — искренне проговорила она.

— Гермиона, кто он? — прошептал ей Рон почти в самое ухо, оглядываясь на Гарри с Кэти.

— Твоя Аманда, — с облегчением откликнулась Гермиона и помахала рукой когтевранке, с которой до этого перемолвилась едва ли парой слов.

Рон покачал головой и направился к своей девушке, а Гермиона незаметно свернула в соседний коридор. Ей расхотелось идти на завтрак.

Она медленно шла по широкому коридору. Удивительно, но плакать не хотелось. Ей не было даже грустно или горько. Было пусто и холодно.

Она смотрела на натертые до блеска каменные плиты под ногами и думала о том, что целая жизнь может пройти всего за несколько дней. И за эту короткую жизнь она успела побыть бесконечно счастливой и безгранично несчастной. Почувствовать поддержку друзей и тепло губ любимого человека. А теперь это все закончилось. Как недочитанная сказка, как недоигранная мелодия. Гермиона остановилась. Ей показалось, что слуха достигали смутно-знакомые звуки. Она сделала несколько торопливых шагов. Так и есть. В соседнем коридоре неотчетливо звучала мелодия из ее сегодняшнего сна. Мелодия, которую она никогда не слышала наяву, но узнала сразу. Повинуясь зову неведомого волшебства, Гермиона пошла на звук. Только сейчас она различила, что это звуки рояля — никак не трубы. Но это казалось неважным. Она все равно слышала последнюю песню неведомого смельчака. И вновь вспомнила свою отчаянную просьбу, обращенную к сероглазому лучнику. Хотя наяву хейнал наверняка звучал совершенно иначе. Но разве это важно?

Дверь музыкальной гостиной была чуть приоткрыта, и Гермиона остановилась у этой створки в другой мир, боясь заглянуть, потому что почти верила в то, что увидит наяву эту самую башню, и боялась нарушить таинство веков.

Она почти никогда не бывала здесь. Один или два раза, пожалуй, когда исследовала замок еще в начале учебы. Но девушка читала об этой комнате в «Истории Хогвартса». О славной Кандиде, оставившей здесь заколдованный рояль. Гермиона не помнила, какие именно мелодии играет рояль — волшебство ли это или же память об однажды кем-то сыгранных произведениях. В то время ее еще не интересовали подобные вещи, а потом было недосуг. Сейчас же девушке стало жаль, что она не знает, чьи руки наиграли эту мелодию.

А потом она вдруг подумала о том, сколько не успела, постеснялась, не нашла сил, не сумела сделать за последние несколько недель, что стоять здесь и гадать, что там происходит, показалось глупым. Гермиона решительно распахнула дверь и замерла на пороге.

Почему, когда очень-очень ждешь чуда, оно не приходит? Почему, словно в насмешку, оно является тебе, когда ты уже перегорел. Когда все, что так и не было сказано наяву, уже произнесено в душе миллион раз, и каждый — с надрывом, слезами, заверениями. До пустоты в душе, до самого дна. И теперь, кажется, казни, но не сможешь вымолвить ни слова из того, что уже выстрадано в никуда.

Все эти мысли обрывками пронеслись в голове, когда она увидела человека, сидящего у рояля. Наверное, в другой раз она бы подумала, что это романтично, если бы не… Если бы не черный свитер вместо шелка рубашки, не тусклое зимнее солнце в наполовину затянутом узором окне вместо россыпей свечных бликов, не сутулость плеч вместо уверенности и раскрепощенности.

Она отстраненно смотрела на то, как его напряженные пальцы, словно во сне, скользят по клавишам, рождая тревожные звуки. Гермиона не разбиралась в музыке и не могла сказать, достаточно ли хорошо он играет. Может быть, это искусно, а может, просто талантливо. Может, умело, а может, напротив, слишком напряженно. Она не знала. И даже в моменты, когда его руки словно тяжелели, и их движение замедлялось так, что внутренним чутьем ей хотелось его чуть поторопить, она не знала, плоха или хороша была его игра.

Наконец он очнулся, словно почувствовав ее присутствие. Удивительно, но, видимо, он настолько увлекся, что не слышал скрипа двери. А вот теперь медленно обернулся, и музыка прервалась. Не на самой высокой ноте и не по вине неведомого лучника из минувших столетий. А лишь потому, что он увидел ее, и его левая рука соскочила с клавиш, сфальшивив и смазав мелодию, а правая замерла в воздухе в нескольких миллиметрах над инструментом.

Именно это вывело Гермиону из ступора. Она даже не успела пожалеть о том, что не знает конца мелодии. Она быстро шагнула в комнату и, закрыв дверь, наложила на нее запирающее заклятие. Одно. Второе. А потом повернулась к тому, кого искала несколько часов… всю жизнь и не чаяла больше увидеть.

Слова, которые она пыталась донести до него все утро, выскочили из головы и рассыпались у ног мелкими крошками, стоило лишь взглянуть в его глаза. Пустые-пустые, как окна заброшенного дома, который она видела как-то на экскурсии. Летом с родителями Гермиона проезжала на автобусе деревню в одной из европейских стран, которую семь лет назад затронула война. Дома пустовали. Каменные, крепкие, некогда, наверное, уютные, они стояли то там, то здесь, неся метки автоматных очередей, выщерблины, сколы. Они смотрели на мир пустыми глазницами окон, в которых не было даже осколков стекла. Точно эти окна всегда были вот такими — провалами в темноту внутри. Тогда Гермионе стало холодно, несмотря на жаркий день. Она даже выключила кондиционер над своим сиденьем. А вот сегодня ей вдруг стало жарко, несмотря на мороз за окном. От страха и безнадежности. От этого пустого взгляда.

Он осторожно закрыл крышку рояля и встал. Гермиона поняла, что сейчас он уйдет. Просто возьмет и уйдет… И утреннее желание сковать его заклинанием, чтобы выслушал, показалось далеким и неуместным.

— Драко, нам нужно поговорить, — услышала она свой дрожащий голос.

Он провел пальцем по крышке рояля, глядя то ли на свое отражение, то ли просто в никуда, и ничего не ответил. Гермиона немножко приободрилась.

— Все люди совершают ошибки. Это… не знаю, наверное, нормально. Да, ошибки разные и последствия разные, но всегда нужно давать шанс. Понимаешь? Шанс исправить свои ошибки. Иначе… нельзя.

Он сделал шаг от рояля, комната наполнилась звуками другой мелодии. Нежной, грустной. Мелодии прощания. Гермионе захотелось заставить молчать инструмент, но она знала, что единственный способ это сделать — начать играть. Она не умела. А еще по краю сознания мелькнула неуместная мысль: тот, кто играл эту мелодию, действительно был великим музыкантом. Ее можно было слушать бесконечно.