Цвет Надежды

Директор наконец обернулся. Глядя на то, как он медленно кивнул ей, словно во сне приподнял руку и указал на кресло, и все это молча, девушка впервые подумала, как же стар директор Хогвартса!

Она послушно присела в указанное кресло. Дамблдор какое-то время стоял напротив шкафа, а потом не спеша двинулся к своему столу. И снова Гермионе показалось, что движения даются ему с трудом. Волшебник опустился на свое место и поднял взгляд на девушку. И не было в этом взгляде привычной веселости, не было лукавого огонька. Лишь усталость и… тоска?

— Извините, — пробормотала Гермиона. — Я не хотела вам мешать. Просто…

Даже голос у директора был безгранично усталый. Гермиона кивнула, поджав губы. Мысль о том, что она бесцеремонно ворвалась в не самую подходящую минуту, крепла все больше.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Домой.

— К себе домой? Но… ему нельзя! Это…

— Он так решил.

— У него были причины.

Гермиона дрожащей рукой потянулась к вороту свитера, потом провела ладонью по лбу.

— Там что-то случилось…

Она произнесла это еле слышно, отчаянно не желая знать ответ.

— Когда ты вошла, я как раз собирал воспоминания об этом.

— Вы? — не поверила сама себе Гермиона. — Вы были там?

— В некотором роде.

— Но… поместье ненаносимо. Туда может проникнуть лишь тот, кто по крови Малфой. Я так поняла. Или же по специальному пропуску… Он что-то говорил летом. Только…

— Физически проникнуть туда невозможно. Это правда.

— А как возможно? — затаила дыхание Гермиона.

— Проекция, — просто ответил Дамблдор.

Он говорил с ней, как с равной, считая, что она непременно поймет. Или же просто так устал, что не находил в себе силы объяснять. Знакомое слово отозвалось в мозгу какой-то ассоциацией, впрочем, Гермиона не могла с уверенностью сказать, что понимает, о чем говорит директор. Слишком измучена она была, чтобы так сходу вспомнить. А потом она быстро повернулась к шкафу и, сама не веря своей решимости, проговорила:

Директор несколько секунд смотрел на нее молча, словно что-то решая, а потом негромко проговорил:

— То, что ты там увидишь, доставит мало радости.

— Я… я… знаю. Но я хочу. Я имею право знать, что случилось. Вы ведь сами знаете. Я не хотела становиться частью этого, но теперь…

— Семнадцать лет — достаточный возраст для принятия самостоятельных решений, — чему-то невесело усмехнулся директор.

Гермиона на всякий случай пожала плечами.

Уже стоя перед шкафом и глядя на склонившегося над чашей Дамблдора, она думала о том, что, возможно, переоценила свои силы, и вряд ли ей хватит мужества увидеть все, что случилось там. Но говорить об этом было поздно. Словно в ответ на ее мысли, Дамблдор произнес:

— Я покажу тебе не все… Незачем тебе видеть, с чего там все началось.

Гермиона набрала в грудь воздуха и склонилась к серебристой поверхности, думая, что непременно должна задохнуться в этой субстанции. Глупая мысль, но она упорно вертелась в голове. Наконец ее носа коснулось что-то на удивление теплое и… бестелесное. Как такое возможно, Гермиона не успела понять, потому что перед глазами все завертелось, и она почувствовала, что ее затягивает в воронку. Все глубже и глубже. Она еще попыталась испугаться, но не успела.

Мгновение, и ее ноги коснулись пола. Когда Гарри рассказывал о своих перемещениях в Омут памяти, материалистку Гермиону больше всего интересовал вопрос: если он здесь — бестелесная субстанция, то почему не проваливается сквозь пол? Вот и сейчас она стояла на полу. На каменном полу, припорошенном снегом. Гермиона быстро огляделась, стараясь привыкнуть к неведомому ощущению собственной бестелесности. Казалось, все было, как всегда, только немного кружилась голова, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Но все мысли о собственном самочувствии вылетели из головы, едва она увидела его .

Гермиона попыталась бежать, но ноги приросли к полу от страха и безысходности. В эту самую минуту он осторожно поднимался с пола, придерживаясь о каменную стену. Его руки были стерты в кровь. Наверное, о камни. Он был бледен, и воздух вырывался из его груди прерывистыми хрипами. Гермиона быстро огляделась по сторонам. Судя по всему, они находились на вершине башни поместья Малфоев. Здесь дул ветер, прерывистый и сильный. Ветер развевал светлые волосы Драко, рвал его черную мантию. Ветер подхватывал пригоршни снега и бросал в лица собравшимся. А собравшихся было много. На тесной площадке люди стояли плечом к плечу в противоположной стороне от Драко Малфоя. Темный Лорд стоял чуть впереди остальных, сжимая в руке волшебную палочку. Гермиона впервые видела его так близко, что казалось, можно коснуться рукой. Летом в поместье Малфоев ей хватило того, что он прошел мимо, и сердце словно замерзло. А вот сейчас она не испытывала страха. Лишь ненависть. Ненависть к человеку, превратившему в ад жизни близких ей людей. Она вдруг подумала, как должен был чувствовать себя Дамблдор, находясь так близко и не имея возможности что-то сделать. Хотя… «проекция». Слово всплыло в памяти отрывком из учебника. Проекция… Это древнее заклинание, дающее возможность бестелесного перемещения следом за каким-либо объектом и возможность выброса магической силы. То есть, Дамблдор сегодня мог что-то сделать. Скорее всего, сил при таком бестелесном контакте хватало только на одно-единственное заклинание. Впрочем, Гермиона не была уверена. Помнила лишь, что проекцию фактически нельзя обнаружить. И очень надеялась, что Драко это хоть как-то поможет.

Позади Лорда стояли несколько человек. Лица их были в тени, и Гермиона не могла сказать наверняка, что кто-то из них ей знаком. Слева от Лорда стоял… Люциус Малфой. Гермиона нервно сглотнула и вдруг подумала, что же это за отец, который позволяет, чтобы с его единственным сыном вытворяли подобное. Девушка закусила губу, вглядываясь в бледное лицо этого мужчины. Он стоял, поигрывая волшебной палочкой, и неотрывно смотрел на сына. При этом его взгляд казался Гермионе напряженно-выжидающим. Или же это померещилось в надвигающихся сумерках. Сумерках?

«Время творит здесь презабавные вещи», — вечность назад сказал ей Драко Малфой.

Гермиона оглянулась на юношу. Он все так же стоял, придерживаясь за один из каменных зубцов, обрамляющих башенную площадку. Его дыхание по-прежнему было неровным, а сам он не смотрел на группу людей, изучая истерзанный снежный покров у своих ног.

На белом полотне проступали грязные пятна и капли крови.

Гермиона двинулась к нему. Ей не было дела до людей, оставшихся за спиной. Она шла к нему и ненавидела себя за то, что в его жизни были эти минуты, эта башня и этот снег. За то, что не смогла остановить.