Цвет Надежды

— Поттер, а если выиграешь? Что ты будешь делать дальше?

— Это и есть твой вопрос? — устало отозвался Гарри.

Драко кивнул.

— Да не выиграю я, Малфой. Вернее, не выживу после этого.

Гарри произнес это спокойно, без истерики. Словно давно решенный вопрос. Драко стало неуютно от сухого безэмоционального тона.

— Ну, представь на минутку светлую картину, — юноша попытался придать голосу веселость, — Волдеморт — труп. А ты — жив-здоров.

— Мерлин! Никогда не думал, что Драко Малфой такой оптимист. Да еще с безграничной верой в мои силы.

Малфой хмыкнул, Гарри сделал вид, что задумался. Будь он с Роном или Гермионой, для пущей убедительности закрыл бы глаза. Но в присутствии врага делать этого не стал.

— Представил, — откликнулся он.

Гарри усмехнулся. Чертов Малфой. Вот в самое же больное место. Он лукавил, когда говорил, что не верит в победу. Где-то на краю сознания всегда была мысль о собственной уникальности, подкрепленная верой десятков людей. И Гарри представлял себе ту самую радужную картину, о которой толковал Малфой. Вот только картина, как правило, заканчивалась процедурой поздравления, слезами умиления и прочими атрибутами победы. А дальше… пелена. Непроницаемая, непробиваемая. Гарри не знал, что делать дальше. Так получилось, что его жизнь была посвящена этому дню. Он жил ради этого. Может, отчасти поэтому он был готов умереть в этой борьбе, потому что не представлял себе, чем жить дальше.

— Не знаю, Малфой, — откликнулся он. — Я не думал.

— Врешь ведь, — прищурился слизеринец.

— Да ни фига не вру! Просто… не знаю.

— Ну квиддич там или диплом аврора? Хотя это тоже из той же песни. Преподавать там или… Или же… Стой. Ты не шутил? Ты правда не знаешь, где применить себя в мирное время?

Гарри передернул плечами, а Драко едва не присвистнул. Вот оно что. Золотой мальчик живет лишь войной и ради войны. И теперь, когда детство заканчивается, и стены Хогвартса больше не будут защитой от врагов и от собственного предназначения, он просто идет на эту войну, чтобы… погибнуть. Поэтому-то и шарахается от Грейнджер. Драко осенило. Поттер просто боится привязанности, потому что вычеркнул себя из списка живущих давным-давно. Драко смотрел на знакомое лицо и впервые думал, что они до чертиков похожи. Только Поттер боится привязанности потому, что не хочет причинять боль другим, а сам Драко боится причинить боль себе. Боится беспомощности и связанных рук, и…

— Картинка получается так себе… — неохотно произнес слизеринец.

— Да уж, — не стал возражать Гарри.

Они замолчали. В лазарете стало тихо. Где-то там, в коридорах Хогвартса, бродили ученики. Готовились к праздничному ужину, на котором все, оставшиеся в замке, усядутся за один большой стол, будут поздравлять друг друга, взрывать хлопушки и веселиться или делать вид, что им весело. А еще дальше, в большом мире, люди как раз в эту минуту, может быть, обменивались подарками, признавались друг другу в любви, смеялись, грустили… Одним словом, там была жизнь. А здесь… здесь мир становился с ног на голову, потому что впервые за почти семь лет два врага, два семнадцатилетних мальчишки, искренне разговаривали, пожалуй, о самом важном. И кажется, впервые им удалось что-то понять друг в друге и в себе.

— Ладно, Малфой, пожалуй, я у тебя загостился.

Гарри встал, глядя на слизеринца, а потом проговорил:

— Один вопрос напоследок. Раз уж пошла игра в вопросы-ответы.

— Валяй.

— С чего ты взял, что ее нет? — быстро спросил Драко. И настолько серьезным были его взгляд и тон, что Гарри вдруг засомневался.

— Мне… показалось.

Драко выдержал паузу, а потом рассмеялся:

— Ладно. Расслабься. Я пошутил.

— Она мне не пойдет. Да и вообще не люблю татуировки.

Гарри возвел глаза к потолку:

— Я серьезно спрашиваю.

— Серьезно спрашиваю, — передразнил Драко. — Не хочу я, Поттер. Просто не-хо-чу.

— Выбор есть всегда.

— Выбор — лишь иллюзия.

— Что ты сказал? — Драко даже приподнялся с подушек.

— Выбор — это иллюзия, Малфой. На тебя всегда можно будет надавить, заставить, или же… Почему ты так смотришь?

— Нет… ничего, — Драко закусил губу, посмотрел в сторону, словно размышляя.

— Малфой, в чем дело?

— Эту же фразу мне сказал Волдеморт несколько часов назад.

— Ну посмейся.

Гарри вновь сел.

— А ты что ему ответил?

— Ничего. Он прав, наверное.

— То есть, ты решил стать под знамена Дамблдора? — усмехнулся Гарри. — Это и есть твой выбор, отсутствием которого так пугал Волдеморт?

— Нет уж. Я не хочу быть живым заслоном революции. Увольте.

— Я вообще не хочу на баррикады.

— Да ты у нас трус.

— У меня просто есть мозги, Поттер, — беззлобно откликнулся Драко. — Эта война обречена. Вернее мы в ней обречены. Играть будем мы, а выигрывать они. Или ты думаешь, что Лорд или Дамблдор сами схватят палочки и ринутся в битву?

— Дамблдор ринется.

— Если Дамблдор ринется, значит, вы будете проигрывать.

Гарри отметил это «вы». Значит, Малфой по другую сторону.

— Он не боится умереть.

— Да при чем здесь страх, Поттер! Отбрось свои геройские замашки. Он — координатор. На фига ему рисковать? У него есть ты.

— А у Волдеморта ты? Раз уж на тебе там какое-то заклятие?

— Льщу себя мыслью, что я не у Волдеморта.

— А у кого? — приподнял брови Гарри.

— У себя. Я все еще надеюсь остаться в стороне.

— Так все уже завертелось! Ты уже не в стороне. Ты должен быть за кого-то.

— Мне не нравится ни одна из сторон, Поттер. Если у тебя все понятно: Лорд убил твоих родителей, и…

— Спасибо, что напомнил, — съязвил Гарри.

— Я излагаю факты. То я…

— Из-за Волдеморта погиб твой отец.

— Спасибо, что напомнил.

— Я излагаю факты. К тому же…

— Авроры убили мою тетю, которая уж точно была в стороне от всего этого. Только за фамилию.

— Я не знал.

— Проехали.

— И все же, Малфой, неужели ты всерьез думаешь остаться вот так — посередине. Один. Против всех?

— Я не против всех… Я… не знаю, Поттер. Время покажет.

— Время покажет, — протянул Гарри. — Только ни черта оно не покажет. Все равно решать придется самим.

— Ну, вот когда придется, тогда и придется.

— Ладно, если вопросов больше нет, пойду я, пожалуй. И так половину праздничного дня испортил созерцанием твоей физиономии.

— Я сказал то, что хотел, — отмахнулся Гарри.

— Ну тогда вали. Уизли привет. Пламенный.

— Ладно. Только ответный текст в виду цензуры передавать не буду.

Про Гермиону, словно сговорившись, не упомянули.

— А еще… Поттер?

— Ну чего? — обернулся Гарри.

Гарри посмотрел в серьезное лицо слизеринца. В памяти всплыли слова Гермионы и то, как он на них отреагировал… А вот сейчас смотрел и понимал, что никакой это не бред. И все как раз укладывается в общую картину. Малфой просто не хотел соглашаться с отсутствием выбора. А еще не так-то это просто — жить с бременем ответственности и осознанием себя оружием. Гарри жил так всегда, а слизеринец узнал совсем недавно. Слабость? Разумеется, слабость. Вот только посмеяться или съязвить на этот счет язык не поворачивался. Впервые за столько лет.