Window Dark - Смотритель атракционов

— Вид спортивной лодки? — спрашивает сосед. — Восемь букв.

Дядя морщит лоб, но не издает не звука.

Так и хочется сказать: «Байдарка». Но я молчу, права голоса мне никто не давал.

— Академия! — громогласно заявляет сосед и вписывает слово, а потом подмигивает мне. — Слыхал, наверно, про академическую греблю, дружок?

Я смотрю в окно. По лазоревому небу катится ослепительный шар. Он не погаснет, если в кроссворд будет вписано неправильное слово. Мир не опрокинется, я не умру.

— Эй, братан, — не сдается сосед, — сидишь с таким видом, будто у тебя не все дома.

— Не в этой жизни, — удается прошипеть мне.

В этой жизни у меня все дома. Особенно я сам. Всегда дома. А в той жизни я возвращался домой только под вечер и никогда не разгадывал кроссворды.

От той жизни у меня остался мешочек. Маленький мешочек из вишневого бархата с вышитыми золотыми буквами «The End». Внутри тихо похрустывают мелкие крупинки песка. Мне кажется, что они желтые, золотистые, как и буквы. Но я никогда не развязывал мешок. И не развяжу. Пускай во всем мире для меня останется хотя бы одна добрая тайна. Поэтому вместо того, чтобы дернуть за шнурок, я в тысячный раз перечитываю надпись. «The End». Конец работы.

Наш аттракцион был вторым по значению. Самый главный стоял рядом. Громадина, уносящаяся ввысь, скрывающая за своими празднично расписанными стенами переплетение стальных рельс. Немудренная техника: круглая кабинка для одного пассажира, полная темнота, стремительная скрость подъема, бесконечное кручение и вихляние с резкими поворотами и торможениями, мгновенная остановка на самом верху, когда кабинка вырывается из бетонного плена, и оглушительное падение к подножию в кромешном мраке.

В памяти остается одна-единственная секунда. Тот самый миг полной неподвижности, когда вновь обретенный мир, качнувшись, замирает и разворачивается в удивительной яркости и необъяти. Кажется, это и есть та секунда, ради которой задумана вся жизнь. Может, поэтому к атракиону тянулась нескончаемая очередь. За одну секунду люди готовы расстаться с часом, проведенном в нудном ожидании. А после главной секунды позарез хочется еще чего-нибудь волшебного. И народ шел к нам. Наши два аттракциона закрывались напоследок, когда праздничный поток, вытекающий из парка развлечений, уже иссякал.

— Одежда для пистолета, шесть букв, последняя «а», — и после секундной паузы озарение. — Обойма! Чего ж ей еще!

Жгучее желание: снять с полки энциклопедию стрелкового оружия и сунуть под нос соседу. Но я только прищуриваюсь, стараясь не видеть. И не слышать.

— Да он у тебя за полгода совсем разговаривать разучился.

Дядя кивает. Кивнуть всегда легче, чем пускаться в долгие объясняловки. А я продолжаю молчать.

Странно, прошло всего полгода с того дня. Когда жизнь заполнена делами, время летит стремительно, как кабинка в аттракционе. Для выброшенных на обочину время идет так же скоро, как поезд, загнанный в тупик. Всего полгода. И два с половиной с момента принятия закона, запрещающего убивать детей. Вне зависимости от обстоятельств.

Аттракцион, на котором мы работали, задумывался скромнее. Медленное скольжение по спирали, пока вокруг оживают подсвеченные голубым и бутылочно-зеленым развалины затерянных городов древней Индии. Шевеление опахала, трубный зов слонов, шорох падающей лианы, мимолетный взгляд блестящих глаз из под чадры, мелькнувшей между колонн изъеденного временем замка, просыпающиеся и тающие в зарослях виниловых джунглей индийские мелодии.

Моя работа заключалась в том, чтобы улыбаться. Улыбаться, улыбаться и улыбаться всю смену. А параллельно подавать руки, помогая сесть или вылезти, проверять, активизировалась ли крепежная система, и наблюдать, чтобы никто из клиентов не оказался в той части, куда допускаются только свои люди. Там, где прикручены главные гайки. Надо всегда помнить про главные гайки, потому что на них держатся жизни людей, доверившихся тебе на время погружения в иллюзии.

Последняя улыбка, сигнал взмахом руки оператору, плавная остановка кабинок, щелчок замков. Тогда и появляется бархатный мешочек. Появляется лишь для короткого путешествия до сервисной будки, чтобы до утра упокоиться на личном крючке. Мгновенный взгляд дежурного: все мешки на месте, ряд заполнен, атракион закрыт, беспокоиться не о чем.

Я уже видел свой ряд. Мешочек Оливии, как обычно, висел впереди всех. Затем красовался мешочек Мелани с вплетенной в шнурок красной ленточкой. Рядом приткнулся опознавательный знак Стефани. Пустыми оставались лишь два последних крючка: мой, да еще куда-то запропастился Роман.

«Индийские виражи». Вроде бы ничего особенного. Мишура. Иллюзии. Но мы дорого платим за иллюзии, способные хотя бы на несколько минут вытеснить окружающую реальность. Наивысшую силу миражи имеют в последние минуты работы, когда сумерки опускаются к самой земле.

Тогда и появилась та троица. Пацанчики уже успели набраться и по каким-то неведомым причинам очень, очень, очень сильно обозлиться на окружающий мир. Прищуренные глаза сверлили нехорошими взглядами плавно перетекающую толпу. Но люди, опьяненные творящимся вокруг праздником, не замечали тех взглядов. А невнимание подхлетывало троицу. Злость, подогреваемая обидой, вскипала и готовилась выплеснуться. Опасность нарастала. Хотя, может, тогда мне все это просто казалось. Может, ничего бы и не произошло. Совсем ничего, если бы троица просто покинула парк и раскокала бы от избытка чувств пару виртрин центрального проспекта. Но на пути троицы оказался аттракцион, на котором мы работали. Мой аттракцион.

Если бы я не обернулся…

Если бы дверь уже была закрыта…

«О! — сказал низенький и неказистый, скользнув взглядом по волнистым изгибам конструкции, обшитой в пластик с голубыми и фиолетовыми молниями, Клевая хата! Здесь и перепихнемся.» Двое разом кивнули. Возможно, им некуда было идти. Хотя скорее наоборот, им все равно где было остаться.

«Мы за бухлом, — объявил худенький и верткий, — а ты, Кнопа, прошвырнись пока здесь.» Он так и сказал «Кнопа» с ударением на последний слог, пока низенький оглядывал наш аттракцион. По-хозяйски оглядывал, как будто тот всегда находился в его единоличном пользовании.

Взгляд и заставил меня остановиться. Левая рука опустилась вниз, сжав бархат мешка разом вспотевшими пальцами. Крючок так и остался пустым. Я повернулся и направился к служебной кабинке, чтобы взять рацию и вызвать охрану.

— Здание военного министерства США, восемь букв, — карандаш танцует от нетерпения, сосед не дожидается наших вариантов. — Вайтхаус! О! Подходит!

По-моему, даже дяде известно, что Пентагон — далеко не Белый Дом. Дядя постукивает пальцами по столешнице в такт льющейся из колонок компа музыки и не возражает. Возразишь, сосед сразу обидится и уйдет. Хорошие отношения следует ценить, особенно, если в твоей квартире живет ущербное существо.