Вероника Иванова - Охота на ведьм

— Спите, брат? — раздался из-за двери воркующий голос аббатисы.

Иоганн помедлил, решая, как поступить, но все же ответил:

— Нет.

— Позволите войти?

Брат-инквизитор с сожалением откинул одеяло, поднялся и облачился в сутану, торопясь сохранить тепло расслабленного тела.

— Как пожелаете.

Она переступила порог, чуть пошатываясь, словно была немного пьяна. Иоганн присмотрелся к раскрасневшимся щекам и лихорадочно блестящим глазам. И точно, аббатиса навеселе! Пьет с горя, потому что послушница вернулась целой и невредимой?

— Что с вами?

— Нынешняя ночь такая… такая… — Ирен подошла поближе, но не удержалась на ногах и упала. Прямо на грудь инквизитору.

Нельзя сказать, чтобы близость ее тела оказалась неприятной, но сейчас Иоганна занимали совсем иные вещи, нежели влечение плоти.

— Осторожнее, сестра. Так недолго и до…

— Греха? — глуповато хихикнула аббатиса. — Совсем недолго, это верно…

— Что вам нужно? — строго спросил Иоганн, понимая, что даже сильное опьянение не заставило бы Ирен отправиться к злейшему врагу, если бы на то не было веской причины.

— Нужно… поговорить. Но не здесь. — Она приложила палец к губам: — Шшшш! Не здесь. Идемте.

Меньше всего брат-инквизитор желал гулять по ночному аббатству, но женщина, явившаяся в келью гостя в одной ночной сорочке под небрежно накинутой мантией, выглядела трепетно и беззащитно. Так, что ей не хотелось отказывать.

— Идемте, — согласился он, выходя в коридор следом за аббатисой.

Если та искала место, где у стен не было лишних ушей, то подвальный этаж подходил для этого как нельзя лучше, но Ирен не остановилась, пока не уперлась в самый конец галереи.

— Здесь? — спросила она у самой себя и кивнула: — Здесь.

За толстыми прутьями решетки находилось что-то вроде кладовой, заставленной тюками и ларями, на которые можно было присесть. Так аббатиса и поступила, пальчиком поманив инквизитора последовать ее примеру. Но когда Иоганн расчистил себе место на крышке ларя, напротив Ирен, сел и приготовился слушать, наступила гробовая тишина.

— Сестра?

Никакого ответа.

— Мы пришли, куда вы хотели. Так о чем будем говорить?

Аббатиса не отвечала. Положив руки на колени и выпрямив спину, она сидела, глядя в пустоту странно напряженным взглядом. Брат-инквизитор коснулся неподвижного тела, и то упруго оттолкнуло его руку. А потом голос все же раздался, но из-за с грохотом захлопнувшейся решетки:

— Надеюсь, это общество приятно для вас?

Иоганн всмотрелся в темноту, а та вдруг расступилась, пропуская под свет факела тонкую фигурку в плаще послушницы. Рассыпавшиеся по плечам локоны сверкнули золотом, но почему-то не солнечным, а кроваво-красным.

— Или я ошиблась в выборе?

Это была Эвиэль, но не погруженная в яму заклинаниями нежити. Спокойная, уверенная в себе, с непонятной бесовщинкой в невинных глазах.

— Что все это значит?

Девушка прошла мимо решетки, проводя кончиками пальцев по железным прутьям.

— Она мне не нужна. С завтрашнего утра у аббатства появится новая госпожа.

— Она совсем повредилась головой? — спросил Иоганн, обращаясь к Ирен, но ответа вновь не получил: аббатиса по-прежнему смотрела в одну точку и не шевелилась.

— Что ты с ней сделала?

— Ничего особенного, — улыбнулась Эвиэль. — Всего лишь отравила.

Ее пальцы обхватили один из прутьев, и брат-инквизитор увидел отчетливый след, который мог появиться лишь от долгого ношения кольца. Кольца, которого у послушницы никогда не было.

— Ты…

— Обряд состоялся еще до того, как тот человек выстрелил. Ничто уже не могло помешать мне вернуться. Ничто, кроме… — Девушка улыбнулась еще шире. — Кроме смерти этого тела. Стрелять нужно было сюда.

Изящный палец коснулся середины лба. Иоганн почувствовал, что задыхается. Если обряд состоялся, то послушница, находящаяся сейчас перед ним, не кто иная, как…

— Скоро мое имя прозвучит с новой силой по всему Невендаару. Но, конечно, я не стану торопиться. Сначала я сотворю армию, равной которой не будет в мире. И начну…

Эвиэль, а вернее, Эрхог указала на замершую, словно статуя, аббатису.

— Начну с нее. Она получила свой яд первой. И когда умрет, тут же возродится, но уже лишенная прежних недостатков. Возродится сильной, послушной и… голодной, — хихикнула девушка — Очень голодной.

Она посмотрела на факел.

— У вас есть в запасе еще один час. Потом все здесь погрузится в темноту, в которой к утру останется лишь один из вас.

Девушка повернулась и зашагала по коридору прочь от кладовой.

Иоганн проводил колдунью растерянным взглядом. Значит, они ошиблись. Серьезно ошиблись. Не нужно было вообще затевать обряда, и уж тем более нельзя было давать заговорщикам его начать. А теперь…

Брат-инквизитор перевел взгляд на аббатису. Та по-прежнему сидела не шевелясь, только по щекам тоненькими струйками текли слезы.

— То, что она сказала, правда? Вы отравлены?

Ресницы Ирен чуть вздрогнули.

— Тогда вы понимаете, что я должен сделать.

Она снова моргнула, умоляюще глядя на инквизитора. Иоганн встал, обошел ларь кругом, заходя за спину аббатисы.

— Я прощаю вам ваши прегрешения, сестра. Отец небесный ждет вас. — Крепкие руки уверенным рывком повернули голову Ирен, ломая позвонки. — И сонм ангелов уже движется вам навстречу…

Факел и правда погас минута в минуту, как предсказывала колдунья. Кладовая погрузилась во мрак. Но прежде чем это произошло, инквизитор успел пошарить в тюках и найти мешок сухарей. Рукотворная ночь, лишенная сна, обещала быть долгой.

Владения барона Эгерта никогда и никем не считались большими. Несколько городков, дюжина селений, разбросанных вдоль старо-восточного имперского тракта, леса, разделяющие клочки, обжитые людьми, и сами люди. Преимущественно бедные и совсем не воинственные. А сам барон повоевать любил, только никак не находилось достаточного повода и, главное, средств, ведь без них затевать даже самый крохотный поход было бы смертоубийственным. Эгерт же умирать раньше времени не собирался.

Не утоленную и не воплощенную в провинциальной действительности страсть к военным действиям маленькому барону, тогда еще не знавшему, какой титул ему достанется после смерти отца, вместе с игрушечными фигурками солдат подарила очередная мачеха, не желающая уделять воспитанию чужого ребенка ни единой лишней минуты и надеющаяся таким образом надолго избавиться от настырного малыша. Что ж, ее намерения увенчались успехом: в течение нескольких лет старый барон не вспоминал о сыне.

Потом надоевшая женщина была отставлена и, кажется, нашла пристанище в каком-то из монастырей на другом краю Империи, но время было упущено безвозвратно: мальчик вырос на многочасовых баталиях, разворачивающихся в пределах большого, но все же не безразмерного стола, и простые радости сельской жизни оказались чужды юному барону.