Робин Хобб - Странствия убийцы [издание 2010 г.]

Я заглянул за угол, потом осторожно скользнул вперед. Ночной Волк обогнал меня. Я увидел, что шут обходит камень с другой стороны, и почувствовал приближение остальных. Никто ничего не говорил.

Это был еще один дракон, размером с корабль. Он был весь из черного камня и растянулся во сне на каменном блоке, из которого возникал. Обломки и каменная пыль были рассыпаны по земле вокруг него. Каждая линия этого спящего существа говорила о силе и благородстве. Крылья, сложенные по бокам, напоминали свернутые паруса, а арка могучей шеи походила на нос боевого корабля. Я смотрел на него несколько мгновений, прежде чем увидел маленькую серую фигурку, распростершуюся у подножия камня. Я смотрел на нее и пытался решить, откуда исходит та мерцающая жизнь, которую я чувствую: от нее или от каменного дракона?

Я подумал, что фигура пошевелится при звуке моих шагов, но человек не шелохнулся. Мне даже показалось, что он не дышит. Остальные держались сзади и следили за моим движением. Только Ночной Волк пошел со мной, шерсть у него на загривке поднялась дыбом. Я подошел почти вплотную к лежащему человеку, когда он резко сел и посмотрел на меня.

Это был худой старик с седыми волосами и бородой. Его оборванная одежда была серой от каменной пыли, серые пятна покрывали одну из его щек. Колени, видневшиеся сквозь прорехи в штанинах, были исцарапаны и окровавлены. Ступни завернуты в тряпки. Он сжимал сильно зазубренный меч, но явно не собирался сражаться со мной. Я чувствовал, каких усилий стоит ему просто удержать этот меч в руках. Какой-то инстинкт заставил меня широко развести поднятые руки, чтобы показать ему, что у меня нет оружия. С минуту он тупо таращился прямо перед собой, потом медленно перевел взгляд на мое лицо. Некоторое время мы стояли молча, уставившись друг на друга. Его прищуренные полуслепые глаза напомнили мне арфиста Джоша. Потом губы его шевельнулись, обнажив удивительно белые зубы.

— Фитц? — спросил он неуверенно.

Я узнал его голос, несмотря на хрипоту. Он принадлежал Верити. Но все во мне содрогнулось в ужасе оттого, что он дошел до такого состояния, превратившись в жалкую развалину. Я услышал быстрые шаги у меня за спиной и повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть Кетриккен, бегущую по насыпи каменных крошек. Надежда и страх боролись на ее лице, и потом:

— Верити! — закричала она, и в этом зове была только любовь.

Она бросилась к нему, раскрыв объятия, и я едва успел поймать ее, когда она бежала мимо меня.

— Нет! — громко крикнул я ей. — Не прикасайтесь к нему!

— Верити! — снова закричала она и попыталась вырваться. — Пусти, пусти меня к нему!

Все, что я мог сделать, это крепко держать ее.

— Нет, — сказал я ей тихо.

Как иногда бывает, мой мягкий тон заставил ее прекратить сопротивление. Она вопросительно посмотрела на меня.

— Его руки покрыты магией. Не знаю, что с вами случится, если он вас коснется.

Кетриккен затихла в моих грубых объятиях и повернула голову, чтобы увидеть своего мужа. Он стоял и смотрел на нас с доброй, несколько смущенной улыбкой на лице. Он склонил голову набок, как бы разглядывая нас, потом медленно нагнулся, чтобы опустить свой меч. В этот момент Кетриккен заметила то, что я обнаружил немного раньше. Предательский серебряный блеск покрывал его пальцы и предплечья. На Верити не было рукавиц. Плоть его рук была насыщена первобытной мощью. Лицо его было покрыто не пылью, а пятнами этой Силы — там, где Верити касался ее.

Я услышал, как подошли остальные. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать их взгляды. Наконец шут тихо сказал:

— Верити, мой король, мы пришли.

Я услышал странный звук, нечто среднее между вздохом и рыданием. Это заставило меня повернуться. Я увидел Кеттл, медленно, как утопающий корабль, опускающуюся вниз. Она прижала одну руку к груди, а другую ко рту и упала на колени. Ее глаза расширились при виде рук Верити. Старлинг немедленно оказалась рядом с ней. Я чувствовал, как Кетриккен отталкивает меня, посмотрел на ее потрясенное лицо и отпустил. Она медленно, шаг за шагом, двигалась к Верити, и он смотрел, как она подходит. Его лицо не было бесстрастным, но он явно не узнавал ее. В шаге от него Кетриккен остановилась. Вокруг было тихо. Она смотрела на Верити некоторое время, потом покачала головой, как бы отвечая сама себе на вопрос.

— Мой лорд, муж мой, вы не узнаете меня?

— Муж? — слабым голосом проговорил он. Морщины у него на лбу стали глубже, он выглядел как мужчина, который вспоминает нечто давным-давно выученное наизусть. — Принцесса Кетриккен из Горного Королевства. Ее выбрали мне в жены. Подросток, почти девочка, маленькая дикая горная кошка с желтыми волосами. — Он слабо улыбнулся. — В ту ночь я распустил золотые волосы, похожие на бурный поток, тоньше шелка, такие тонкие, что я не смел прикоснуться к ним, чтобы они не зацепились за мои мозоли.

Руки Кетриккен потянулись вверх. Когда до нее дошла весть о смерти Верити, она обрезала волосы, оставив на голове колючий ежик. Теперь они отросли почти до плеч, но тонкий шелк загрубел от дождя, солнца и ветра. Она распустила косу и тряхнула головой, так что волосы рассыпались по плечам.

— Мой лорд, — тихо сказала она и перевела взгляд с меня на Верити, — мне нельзя прикоснуться к вам?

— О… — По-видимому, он обдумывал вопрос. Он посмотрел вниз на свои руки, согнул посеребренные пальцы. — Думаю, нет. Боюсь, что нет. Нет, лучше не стоит… — Он говорил с сожалением, но я чувствовал, что ему жаль только отказывать ей в ее просьбе, но отнюдь не того, что он сам не может прикоснуться к ней.

Кетриккен судорожно вздохнула.

— Мой лорд, — начала она, и голос ее сломался, — я потеряла ребенка. Наш сын умер.

До этого момента я не понимал, как невыносимо тяжело было ей искать мужа, зная, что при встрече она вынуждена будет сообщить ему эту новость. Она уронила свою гордую голову, как бы ожидая его гнева. Но то, что ей предстояло, было гораздо хуже любого гнева.

— О, — сказал Верити. Потом: — У нас был сын? Я не помню…

Я думаю, что именно это доконало Кетриккен. Эта сокрушительная новость не привела его в ярость и не вызвала скорби — просто смутила. Королева почувствовала себя преданной. Ее отчаянное бегство из Оленьего замка, все тяготы, которые она вынесла, пытаясь защитить свое нерожденное дитя, долгие одинокие месяцы беременности, закончившиеся разрывающим сердце рождением мертвого ребенка, ее ужас перед тем, что она должна рассказать своему мужу, как подвела его, — все это было ее жизнью последний год. А теперь она стояла перед своим мужем и королем, а он, с трудом вспомнив ее саму и мертвого ребенка, сказал только: «О». Мне было стыдно за этого мямлящего старика, который смотрел на королеву и так устало улыбался.