Джон Толкин - Сильмариллион (перевод Lex Hellhound)

Так тень рока пала на Дориат, и Тингол оказался в ловушке проклятия Мандоса. Те, кто слышал его слова, понимали, что Тингол сумел сдержать данное дочери обещание, однако при этом послал Берена на верную смерть. Ведь всякий знал, что несмотря на всю мощь армий Нольдор до прорыва Осады, никому не удалось даже краем глаза, хотя бы издалека, увидеть сияние сильмарилей Феанора. Все три камня были вправлены в Железный Венец и охранялись в Ангбанде пуще любых других сокровищ — балрогами, несчетным количеством мечей, крепкими прутьями решеток и неприступными стенами, не говоря уже о его темнейшем величестве Морготе лично.

Но Берен лишь рассмеялся в ответ.

— Недорого же ценят эльфийские короли своих дочерей, продавая их за какие-то камни и прочие безделушки. Но коль на то твоя воля, Тингол, я исполню ее. И когда мы встретимся снова, в руке моей будет зажат сильмариль из Железного Венца; даже не надейся на то, что ты видишь Берена, сына Барахира, в последний раз.

Тут он заглянул в глаза Мелиан, которая не произнесла ни слова; попрощавшись с Лютиен Тинувиэль и отвесив Тинголу с Мелиан поклон, он оттолкнул со своего пути стражу и в одиночестве покинул Менегрот.

Тут, наконец, заговорила Мелиан, обращаясь к Тинголу:

— Король, твой замысел хитер; однако, если мой внутренний взор не потерял своей остроты, для тебя это закончится одинаково плохо в любом случае — преуспеет Берен в выполнении этой задачи или нет. Ибо ты подставил под удар либо свою дочь, либо себя. И теперь судьба Дориата неразрывно связана с судьбами более могущественных царств.

— Ни эльфам, ни людям я не продам того, что ценю превыше любых сокровищ мира. И даже если бы существовала надежда на то, что Берен сможет вернуться в Менегрот живым, ему все равно не видать небесного света, несмотря на данную мной клятву.

Лютиен не промолвила ни слова, и с тех самых пор больше не слышно было в Дориате ее пения. Леса объяла тоскливая тишина, и тени в царстве Тингола стали длиннее.

В балладе о Лейтиан говорится, что Берен прошел через Дориат, не встретив никаких препятствий на своем пути, и вскоре дошел до Сумеречных Прудов и топей Сириона. Покинув земли Тингола, он взобрался на возвышавшиеся над водопадами Сириона скалы, откуда река с громким шумом ныряла в пробитые в земле каверны. Отсюда он обратил взгляд на запад, и сквозь пелену туманов и брызг увидел Талат Дирнен, Защищенную равнину, простиравшуюся меж Сирионом и Нарогом. Дальше смутно угадывались высокогорья Таур-эн-Фарот, нависавшие над Нарготрондом. Лишенный всяких надежд и более-менее четких планов, он направил свои стопы туда.

Надо всей равниной эльфы Нарготронда вели бдительное наблюдение, и на вершине каждого холма, возвышавшегося на ее границах, имелась сторожевая башенка, а по всем лесам и полям были расставлены тайные, умело скрывающиеся дозоры. Стрелы их били точно в цель, и никто не мог бы пробраться сюда без их ведома.

Поэтому, не успел Берен как следует углубиться в эти земли, как его заметили и едва не убили. Однако, памятуя об опасности, Берен держал руку с кольцом Фелагунда поднятой высоко над головой и, несмотря на то, что не видел вокруг ничего живого, он все же чувствовал наблюдение и время от времени выкрикивал:

— Я Берен, сын Барахира, друга Фелагунда. Отведите меня к королю!

Поэтому охотники его пока не пристрелили, а вместо этого взяли в кольцо и приказали остановиться. Однако, едва разглядев кольцо, они склонились перед Береном, несмотря на то, что тот был с ног до головы покрыт дорожной грязью и выглядел хуже некуда. Затем его повели на северо-запад, путешествуя по ночам в тех случаях, когда требовалось соблюдать особую осторожность. В те времена через поток Нарога перед вратами Нарготронда не было ни моста, ни переправы; лишь чуть дальше к северу, где в реку впадал Гинглит, она была не так глубока, и на ту сторону можно было перейти вброд. Затем эльфы, сопровождавшие Берена, свернули на юг и при свете луны привели его, наконец, к вратам своего скрытого дворца.

Так Берен предстал перед королем Финродом Фелагундом; тому даже не потребовалось осматривать кольцо, чтобы признать в нем родича Беора и Барахира. Они устроились за закрытыми дверями, и Берен поведал королю о смерти Барахира и обо всем, что приключилось с ним самим в Дориате; при воспоминании о Лютиен и пережитом ими счастье на глаза его навернулись слезы.

Фелагунд слушал его рассказ с изумлением и беспокойством; он понял, что принесенная им клятва вернулась, чтобы принести ему смерть, как он давным-давно предсказывал Галадриэль. И тогда он с тяжелым сердцем сказал Берену:

— Совершенно ясно, что Тингол желает твоей смерти; однако сдается мне, что твой рок не подвластен его замыслам, и что клятва Феанора вновь принялась за свое разрушительное дело. Сильмарили прокляты клятвой ненависти, и даже тот, кто осмелиться всего лишь высказать желание обладать ими, пробуждает ото сна великие силы. Сыновья Феанора скорее сравняют с землей все эльфийские королевства, нежели позволят кому-либо другому обладать сильмарилем, ибо их ведет данная ими клятва. Келегорм с Куруфином ныне обитают в моих чертогах; и несмотря на то что король здесь я, сын Финарфина, они все же обладают в моем царстве немалой властью и привели сюда множество своих подданных. До сих пор они честно доказывали свою лояльность мне, но боюсь, что к тебе они отнесутся безо всякого снисхождения, если прознают о цели твоего путешествия. Меня же держит моя собственная клятва; таким образом, мы все попались в эти сети.

Затем король обратился к своему народу, напомнив о подвигах Барахира и о своей клятве, после чего провозгласил, что его первейшая обязанность — помочь сыну Барахира в час нужды, и обратился за помощью к своим военачальникам. Тогда из толпы поднялась голова Келегорма, который выхватил меч со словами:

— Будь он другом или врагом, демоном Моргота, эльфом или человеческим сыном, или любым другим существом Арды — никакой закон, привязанность, легионы ада, воинства Валар или колдовские силы не защитят его от ненависти сынов Феанора, ежели он осмелится добыть сильмариль и оставить его у себя. Ибо сильмарили принадлежат лишь нам, и быть посему до скончания времен!

И многое еще он сказал тогда, не ведая устали и нехватки слов, как прежде говорил его отец в Тирионе, разжигая в сердцах нольдорцев мятежный пожар. А после Келегорма заговорил Куруфин, не так громко, но с не меньшей силой убеждения, вызывая в умах эльфов видения войны и разрушения Нарготронда. И такой великий страх посеял он в их сердцах, что до самого пришествия Турина ни один нарготрондец не решался вступить в открытый бой. Вместо этого они подкрадывались или нападали на странников из засады, пользуясь колдовством и отравленными наконечниками стрел и дротиков, и забывая при этом даже о кровном родстве. Так они утратили доблесть и свободу древних эльфов, и земли их накрыла мрачная тень.