Гала Рихтер - Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Кровать в углу, казалось, была нетронутой много дней, да и на всех горизонтальных поверхностях лежал серый пыльный налет.

— Ложись спать, Чарли, — подтолкнул меня в спину Синклер, — Я схожу в рубку, если что-то понадобится, возьми в кабинете.

Я сделал шаг к койке, но обернулся, когда капитан уже выходил.

— Спасибо, — прошептал я. Не знаю, услышал ли он, но мне было важно сказать это.

Проем в стене вновь задвинулся, и я рухнул в кровать, размышляя о превратностях судьбы и том, что в эту комнату меня занесло вполне удачно. Спать по-прежнему не хотелось, и я решил убить время на изучение обстановки.

Книги, аккуратными стопочками стоящие на полках, были в основном по истории Земли. Справочники, словари, несколько популярных изданий, учебники по художественной фотографии — Господи Иисусе, неужели Синклер умел еще и это? Пара альбомов с яркими детскими рисунками и один — со вполне взрослыми эскизами. Присмотревшись, я узнал в карандашных набросках самого капитана. Неизвестный мне художник сумел уловить и резкие черты, и полуулыбку, временами мелькающую на лице, и гордую посадку головы. На паре рисунков был его сын, но жены нигде не было, и я начал понимать, кто же был хозяином альбома.

В углу стояла маленький бар с напитками. Капитан, судя по тому, что я сегодня видел, имел дурацкую привычку глушить напряжение алкоголем. Так и есть — в баре было несколько бутылок хорошего шотландского виски, водка, вино (ну надо же, французское, лет пятнадцать выдержки, не меньше) и пара бутылок коньяка. Я хмыкнул: алкогольные напитки были не по моей части. Пара-тройка банок пива — и мне сносило башню будь здоров, поэтому я однажды принял решение не употреблять спиртное ни под каким видом, если не уверен в том, что не совершу ничего лишнего. Жизнь сразу стала гораздо богаче на ощущения и, чего таить, бедней на подвиги, как только я перестал принимать алкоголь и кокаин. Без курева и кофе было сложнее. Говорят, что чем менее вредна привычка, тем трудней от нее избавиться. Так вот — это правда.

Я уже лег и даже намеревался честно поспать, когда заметил, что на прикроватной тумбочке лежал шлем для голографических фильмов и всего лишь один единственный кубик с фильмом. Наверное, перед тем, как включать следовало бы спросить разрешения у капитана, но его в каюте не было.

Голографический проектор с объемным изображением — это редкость. Я слышал, что такие применяются военными и спецслужбами, но в широкое употребление они так и не вошли — слишком уж дорого это выходило. Они отличались от обычных трехмерных записей своим качеством и изумительной достоверностью, вплоть до мельчайших деталей, когда, при просмотре, можно было подойти к интересующему тебя объекту, едва ли не потрогать его. Зритель не просто смотрел трехмерную картинку, он мог очутиться "внутри" ее.

Внутренний голос пробовал было протестовать, пока я подсоединял все провода и разбирался в устройстве шлема, но я напомнил себе о том, что возможно, эта запись поможет мне свалить из этого места. Навряд ли Синклер стал бы смотреть художественные фильмы или учебные пособия по тактике боя. Почти наверняка на этой записи было нечто важное — может быть даже схема подготовки нападения на съезд президентов в Пекине. Конечно, Пит разобрался бы лучше, но ни Питера, ни Джой здесь нет, так что пришлось сделать все самому.

Мысль о Джой резанула сознание острой болью. Вот чертов Волинчек, чтоб его. Ненавижу.

Чтобы не думать о том, что там их может связывать, я натянул на голову шлем и щелкнул кнопкой начала.

Комната, в которой я сидел, исчезла, и вместо нее, я оказался в ясном солнечном дне, посреди оживленной улицы, заполненной звуками проезжающих машин, детскими голосами и шуршанием листвы, движимой ветром. Только вот ветра не было — я глубоко вдохнул и почувствовал лишь сухой, много раз очищенный корабельный воздух.

Улица походила на сотни таких же по всему свету, но люди вокруг говорили по-французски и по-английски, стало быть, это место было в Канаде.

Большой белый дом, огороженный невысоким забором, казался двойником дома Чейсов в Чикаго — жилище, построенное для большой семьи. За домом виднелся яблоневый сад. Если бы я захотел, я смог бы войти в сад и понюхать, как пахнут только начавшие завязываться плоды. Вместо этого, я присмотрелся к троим, выходящим из свежепокрашенной калитки, людям.

Две женщины. Одна — почти седая, со спокойным лицом человека, прошедшего хоть и трудную, но счастливую жизнь; вторая — высокая, рыжеволосая, в элегантном костюме, с движениями человека, привыкшего быть на виду. И мальчик.

Высокий для своих семи-восьми лет, кудрявый и симпатичный. Сын Синклера.

Деннис.

Они вели веселый разговор, и я придвинулся поближе, чтобы расслышать то, о чем они говорили.

— Жаль, что Пол не приехал, — сказала старшая из женщин, называя Синклера на американский манер, — Я соскучилась по своему очень деловому зятю.

— Мама, ты же знаешь, что Поль сейчас безумно занят. Но твой день рождения мы обязательно отметим все вместе.

Мальчик, нетерпеливо вертевший в руках смешную зеленую бейсболку, поднял голову:

— Мам, поехали уже. Мы опоздаем на матч!

— Подожди секунду, дорогой, мы с твоей мамой еще не наболтались. Знаешь, Сара, я, наверное, не успею слетать на твою выставку в Нью-Йорк. Сама понимаешь, сейчас это опасно.

— Ну, ба, — протянул мальчишка, — Наболтаетесь потом. Нам пора.

— Деннис, как ты разговариваешь с бабушкой? — строго спросила жена Синклера…кажется, ее назвали Сарой… — Ничего страшного, мам, я понимаю. К тому же, ты же видела почти все мои картины. Деннис, что ты сказал?

Мальчишка, пробормотавший кое-что нелицеприятное обо всех картинах на свете, мешающих сыграть наконец против "Ястребов" из параллельного класса в основном составе, моментально поднял голову:

— Я? — мальчик принял невинный вид. Глаза у него были хитрющие. — Я — нормально разговариваю. Мам, мы опоздаем, ну, пожалуйста, поехали быстрей.

Кажется, Синклер был прав насчет умения своего сына выводить из себя окружающих: ныть Деннис умел великолепно. Даже лучше, чем я. Через минуту и матери, и бабушке явно надоело его слушать, и Сара Синклер, обняв мать на прощанье, подошла к машине, припаркованной у дома.

Плохое предчувствие у меня появилось сразу же, как она начала открывать дверь новехонького "Пежо", но ничего не случилось. Следом за ней в машину влетел Деннис, и начал махать бабушке на прощанье рукой.

Я стоял так близко, что мог пересчитать все веснушки на загорелом носу Денниса, и внимательно изучая его лицо, вдруг понял, что завидую этому веселому смешливому парнишке, спешащему на какое-то свое детское соревнование, в котором он наверняка хотел бы одержать победу.